Сафари на гиен

Неожиданно впереди забрезжил слабый свет. Юрий поднес палец к губам, призывая новичка к тишине, и крадучись двинулся к свету. Выглянув из-за очередного проема, он поманил Сергея за собой.

Подойдя к нему и заглянув через плечо, Сергей увидел идиллическую картинку. Крупный, заросший густой клочковатой бородой до самых глаз мужчина неопределенного возраста возлежал на груде мешковины и разнообразного немыслимого тряпья и при свете горящей коптилки зашивал ватник. В ногах у него мирно посапывала собака неопределенной породы, заросшая такой же густой и клочковатой шерстью как хозяин.

– Это кто к нам пожаловал? – осведомился бомж, почувствовав присутствие людей.

– Это я, Михеич, Юра! – Юрий вышел на свет коптилки, выключив свой фонарь, чтобы позволить аборигену разглядеть себя.

– А, Юрик, заходи! – Михеич сделал приглашающий жест, как гостеприимный хозяин на пороге своей квартиры, однако подниматься с импровизированного ложа не стал. – А ты, Борисовна, что же дрыхнешь? – Он ткнул ногой собаку. – Хоть бы тявкнула! Этак все имущество проспишь! Это хорошо – сейчас добрые люди пришли, а то мало ли тут ходит всяких!

Борисовна жалобно заскулила во сне, оправдываясь, но просыпаться и не подумала.

– А с тобой, Юрик, никак новенький? Я его раньше у вас не видел.

– Это Серега, – лаконично представил гостя Юрий, не заостряя внимания на его профессиональной принадлежности.

– Заходите, ребятки, посидите со стариком, – Михеич указал на пару поломанных ящиков, которые играли в его жилище по надобности роль то стульев, то столов.

– Выпить не хотите ли? – Он достал из кучи тряпья, на которой возлежал, бутылку с белесой мутной жидкостью.

Когда он открыл бутылку, в подвале запахло чем-то острым и тоскливым, как ноябрьские сумерки. Собачка Борисовна от такого запаха проснулась и укоризненно вздохнула.

– Это она меня воспитывает, – пояснил Михеич, – не пей, мол, Михеич! А я ей отвечаю: я оттого и от жены-то ушел, что она меня воспитывала, а тебя, шавка подзаборная, просто вон выкину!

Тут же он потрепал собаку ласково и успокоил:

– Да шучу я, шучу, куда ж я тебя, грязнуху, выгоню, совесть-то небось есть еще! Так будете пить, ребятки?

– Нет, я за рулем, – совершенно невпопад ответил Сергей и, чтобы сменить тему, спросил:

– А почему вы собачку Борисовной назвали?

– Дак поет хорошо, тоскливо, я ее в честь Пугачевой и назвал. Так не будете пить? А не хотите и не надо, здесь и одному-то мало, – хихикнул Михеич и жадно присосался к бутылке.

Пил он долго и громко, но когда оторвался от горлышка, пойла в бутылке почти не убавилось.

– А кудай-то вы, ребятки, идете?

– Да вот хотим в подвал один заглянуть, что под семнадцатым домом, там что-то непонятное делается…

– Ой, ребятки, – Михеич округлил глаза, – не суйтесь вы туда. Там и взаправду что-то не то – ходит кто-то, стук-гром идет… А я за долгую свою подпольную жизнь одно уразумел: лучше поменьше видеть, поменьше слышать, поменьше знать. Которые слишком много знают, с теми что случается? В бетон и в фундамент нового дома заместо арматурины их вмуровывают. Почему братки-бандюганы около строительства завсегда пасутся – потому что им сподручно покойничков в бетон упаковывать. А я покуда не хочу в фундамент, я еще не все взял от жизни. – И с этими словами старый философ снова присосался к бутылке.

– А что там такое творится-то, в том подвале? – спросил Сергей, когда Михеич отвалился от горлышка.

– Что творится? Я разве сказал, что там что-то творится? Ну, была она вроде, и вдруг – раз! – и пропала. Ну, мало ли что на свете бывает? Только что видел ее, – раз и нету. Ну, может, такая планида у ней была – в этом самом месте пропасть.

– Да кто она-то? – нетерпеливо переспросил Сергей, но Михеич снова отвлекся на бутылку.

Сергей терпеливо ждал, когда бомж вернется к разговору, но когда тот наконец оставил бутылку, с ним произошла неожиданная перемена. Глаза его покраснели и выкатились, на губах выступила пена. Он уставился на Сергея и тихо заскулил:

– Опять, опять ты пришел! Ну что ты все ко мне ходишь? Не отдам я тебе душу! Изыди, изыди, антихрист! – Бомж несколько раз мелко перекрестился. – Изыди! Что, и креста уже не боишься? А если я тебя святой водой окроплю? – Михеич схватил свою бутылку и брызнул на Сергея вонючим пойлом.

Стало противно, и Сергей отскочил в сторону.

– Ага! Боишься святой водицы-то!

Юрий тоже вскочил и пошел прочь, поманив за собой Сергея:

– Больше он все равно ничего полезного не скажет, у него глюки начались, ведь это он тебя за черта принимает.

– Типичный корсаковский психоз, – блеснул Сергей познаниями, почерпнутыми в свое время из курса судебной медицины, – он же здесь пожар устроить может, и себя спалит, и дом может поджечь…

– Да нет, – Юрий махнул рукой, – он уж лет десять такой, и ничего, не спалил. Тут подвал каменный, кислорода мало… Держится Михеич… Я и то его уже четвертый год знаю.

– А что это он бормотал – была, говорит, а потом вдруг пропала… ты не понял?

– Да что его слушать-то? Алкаш – он и есть алкаш. Мало ли что ему по пьяни померещится? Сам же говорил – психоз у него, этот, как ты сказал?