Сага

Вдруг он сильно вцепляется в мою руку, пережидая, пока пройдет спазм. Это длится целую вечность.

— Я позову Лоретту…

— Не сейчас!

Новый спазм. Боюсь, как бы мое сердце не сдало раньше, чем его.

Он просит, чтобы я помог ему лечь на бок.

— Ты продолжай говорить, я просто закрою глаза, — говорит он.

— …

— Скажи что-нибудь, это лучшее, что ты можешь сделать.

Я все еще колеблюсь. Мне не хватит времени. Соберись с мужеством, Марко. Или будешь жалеть об этом всю оставшуюся жизнь.

— Знаешь, Луи… Есть один пункт, по которому мы с тобой могли бы обменяться парой слов. Но я не уверен, что ты захочешь.

— Самое время попробовать. Другого не будет.

Он чертовски прав, наш Старик. Сейчас или никогда.

— Кое-что меня беспокоит, Луи, с самого начала. Я не подавал виду, но часто об этом думал. Прокручивал в голове сотни раз. Тысячи раз. Со временем это даже превратилось в некий вызов сценаристу, которым ты мне помог стать.

— Сценарная проблема? Лучшего ты и придумать не мог. Умру на сцене, как Мольер.

— Я тридцать лет анализирую обстоятельства этой истории. Перебрал все гипотезы. И смог прийти к одной-единственной мало-мальски правдоподобной версии.

— Ты был лучшим из нас четверых.

— Это по поводу смерти Лизы. Твоей Лизы…

— …

— Это ты ее убил, Луи. Никакая другая развязка недопустима. Я долго не мог смириться с этой мыслью, не осмеливался. Но со сценарной точки зрения другого решения нет. Хотя я и искал, как ты знаешь…

Он слабо приоткрывает глаза. Легчайшая улыбка вспыхивает искоркой в его взгляде.

— Сегодня, заслышав твои шаги, я подумал: заговорю с тобой об этом или нет? Люди ведь всегда убеждают себя, что это успокаивает совесть.

— Только твоя совесть никогда не просила успокоения.

— Знаешь, я даже думаю, что именно это заставило меня протянуть так долго. После ее смерти все пошло лучше. Я страдал, да, но по-другому. Я мог воображать себя без нее, но вообразить ее без себя было выше моих сил.

Я испустил немыслимый вздох облегчения. Победа.

— Дай мне руку, малыш.

Он опять закрыл глаза.

* * *

Он долго не выпускает мою руку. Долгие минуты. Я прислушиваюсь к его дыханию.

— Когда думаю об этом отеле, впечатление такое, будто умираю не по средствам…

— Перебор, Луи. Это не твои слова, а Уилсона Мизнера, голливудского сценариста.

Молчание.

Его рука медленно раскрывается и теряет свою силу.

— Неверно. Это из Оскара Уайльда. Надо же мне было подать последнюю реплику. Ничего лучше не подвернулось…

Вдруг все его тело цепенеет. Он ищет в себе силы глотнуть немного воздуха.

Рука падает на край постели.

Я провел ладонью по его уже закрытым глазам.

На Манхэттене не осталось и следа от того буйства, которое промелькнуло передо мной, когда я приезжал сюда к Жерому — уже так давно. Все стало гораздо спокойнее, гораздо глаже. Словно из города выпустили кровь. Его сердечный ритм упал до тридцати ударов в минуту. Былой Вавилон поутих, превратился просто в гигантский конгломерат, где только деньги еще и ворочаются.

Такси останавливается перед огромным кубом из стали и стекла, который я сразу же узнаю, хотя никогда раньше не видел воочию. Словно выкопан из старого учебника географии. Штаб-квартира ООН.

— Не хотят переезжать, — говорит таксист. — Заметьте, есть в нем что-то неискоренимое, вечное. Как-то успокаивает, верно?

Приближаюсь к небоскребу с дорожной сумкой в руке. Организация Объединенных Наций сегодня тоже не та, что прежде. Ее авторитет отныне неоспорим, и ни одна страна в мире не осмеливается противиться ее решениям. Прохожу через первый кордон военной охраны, предъявив пропуск. Его проверяют и указывают дорогу. По пути на эспланаду оказываюсь в небольшом блокгаузе, где другие военные сканируют меня с ног до головы. Просвечивание рентгеном и обыск с помощью инструментов немыслимой точности. Не забалуешь. Мой пропуск похож на кредитную карточку, его засовывают в какой-то аппарат, который в мое время мог бы сойти за распознаватель фальшивых купюр. Два типа в белых халатах склоняются над бутылкой с красной жидкостью, извлеченной из моей сумки, и вопросительно на меня смотрят.

— Водка.

— Почему красная?

— С перцем.

— Никогда не видел.

— Сам еле нашел, пришлось заказывать у изготовителя, у него еще немного оставалось.

Несмотря на мое обезоруживающее чистосердечие, они открывают бутылку и наливают несколько капель в пробирку, чтобы проверить.

— Да хлебните как следует, сразу поймете.

— ?..

Знаю, не стоит шутить с этими типами. Этот хренов ученый-параноик и понятия не имеет, что мои усилия раздобыть эту бутылку — просто пустяк по сравнению с тремя неделями, которые я угробил на то, чтобы добраться сюда.

Старику не пришлось сильно меня подталкивать, у меня и у самого есть тысяча причин, чтобы увидеть Матильду и Жерома. Чтобы сказать им, что наша команда только что потеряла своего лидера. Чтобы узнать, кем они теперь стали и стали ли этим вместе. Чтобы увидеть, на что они сегодня похожи. Чтобы опять ощутить этот запах, вечно окутывавший Матильду. И много чего другого.