Сага

Гостиница кажется все такой же нереальной. И ничуть не изменившейся. Правда, головокружительная лестница исчезла, к зданию теперь ведет пологая бетонированная дорожка, оканчивающаяся у самого порога. Меня приветствует по-итальянски какая-то женщина лет пятидесяти, я понимаю все, что она говорит. Не похожа ни на няньку, ни на жену. Открыв свой чемодан, слышу вопль, пробирающий до мозга костей:

— Марко! Какого черта ты там делаешь?

Он еще голосист, наш Старик. Женщина хочет показать мне дорогу в его комнату, но я говорю, что в этом нет нужды. Не представляю, чтобы Луи выбрал себе другую.

Он приподнимается на подушках и раскрывает мне объятия. Руки голые, худые до ужаса. Из-под серой кожи проступает череп. Голос сипит, но он уже не обращает на это внимания и отхаркивается с омерзительным звуком. Обнимая его, боюсь, как бы не переломать ему кости. На лице ни очков, ни бровей, но взгляд все тот же, лукавый, пронизанный светом доброжелательности, идущим из глубины глаз. Нам требуется несколько минут, прежде чем произнести хоть слово. Мне плакать хочется, но нельзя, нельзя, будь я проклят. Луи, умоляю, только не говори, что ты позвал меня полюбоваться на твою смерть. Кончай дурить, Луи.

— Садись вот сюда.

Сколько раз я рассказывал об этом мимолетном видении — о Маэстро, спящем в этой самой комнате? Сколько раз описывал ночной столик и цвет портьер? И всякий раз выдумывал какую-нибудь новую деталь, новое впечатление. За тридцать лет я эту комнатенку превратил в мавзолей.

— Спасибо, что так быстро приехал. Неужели тебя дома ничто не держит?

Рассказываю ему о Шарлотте, о моих двоих детях, о внуках. Похоже, это доставляет ему удовольствие. Он требует подробных описаний: что я видел, что пережил.

— Фотографии с собой?

Рассматривает их взглядом знатока, словно у самого целая династия.

— Как работа?

Называю несколько самых известных названий из своего послужного списка. Он сразу понимает, что мой творческий путь был немногим длиннее его собственного, но не пытается сравнивать.

— Знаешь, Луи, в одном журнале мне попалась статья о десяти самых успешных европейских режиссерах нового поколения. Так шестеро из них упомянули «Сагу» в числе своих детских впечатлений, а трое даже рассказали, до какой степени она на них повлияла.

— Да ну?

— Точно.

Он улыбается, не показывая зубов. Думаю, ему по-настоящему приятно.

— Давно не слышал об этом старье. Думаешь, сейчас ее еще можно смотреть?

— Не пробовал. Но что еще, кроме кино, способно продержаться тридцать лет?

— Вроде бы изобрели какую-то интерактивную машину, с помощью которой можно регулировать действие фильма — как звук или контрастность.

— Только не говори о ней! Дети мне подарили эту штуковину на день рождения, экранище во всю стену. Это своего рода пульт, который позволяет вмешиваться непосредственно в ход повествования. Технически ты посылаешь ряд сигналов, которые разветвляют его на несколько различных версий, лучше не могу объяснить. Например, жмешь на кнопку «Юмор», кнопку «Секс», кнопку «Насилие» и так можешь варьировать психологию основных персонажей.

— Per la Madonna!

— В любой момент, нажав нужную кнопку с плюсом или минусом, ты можешь что-то добавить или убавить: «Юмор+», «Насилие-», «Экзотика+». А если хочешь сделать главного героя отрицательным, жмешь на единицу и на минус. Понял?

— Нет. Но тебя послушать, так это просто потрясающе.

— Полнейшее мудачество. Я в первые же десять минут не смог удержаться и жал на все кнопки подряд: «Секс» до упора, «Насилие» до упора, «Юмор» до упора, все! Даже описать тебе не могу, какой истерический бред из этого вышел, настоящий коктейль из крови и хохота, прямо башку сносит. Все герои — психи, и ты вместе с ними.

— Просто ты хотел удостовериться, что эта хреновина не отнимет у тебя работу.

— Может быть. Но пока это еще не доработано окончательно.

— От двоих остальных новости есть?

Мне приятно, что он говорит о «двоих остальных».

— Поначалу часто перезванивались, а потом… сам знаешь, как это бывает. Я следил за их успехами издали. Жером стал звездой, как мы и думали, хотя тогда, кроме нас, этого никто не знал. Вроде бы занялся режиссурой.

— Лет двенадцать-тринадцать назад он мне писал, что собирается снимать фильм. Мне показалось, будто он просит у меня разрешения. Как это называлось?

— «Полная луна». Мне даже понравилось.

— Мне тоже, но он был прав, что потом опять вернулся к написанию сценариев. Это у него получалось лучше всего. Я видел его на одной фотографии, он там был в компании со своим дружком-президентом.

— Потом он ушел от Ооны и женился на какой-то кинозвезде. Чтобы через две недели сбежать от нее и снова жениться на Ооне. Американцы такими были уже в те времена, когда Люмьеры изобрели кино.

— А сейчас чем он занят?

— Тайна. Мы пять лет не виделись. С Матильдой тоже.

— Она в конце концов покинула свой остров?

— Через три-четыре года. Потом опять писала романы.

— Любовные?

— Ни одного не читал. Она затем уехала в Англию и вышла там за герцога или что-то в этом роде. А лет пять назад совсем пропала с глаз.

— Одновременно с Жеромом?