Сага

— Это у меня на добрую часть ночи, так что ложись на диване, если не хочешь возвращаться.

Я отклонил предложение и оставил братишек вдвоем.

Сегодня у меня появилось чувство, что «Сагу» понесло куда-то не туда. Хотя вроде бы не произошло ничего особенного, что нарушило бы ход наших будней. Похоже, я единственный заметил смену курса.

День начался довольно банально, мы собрались часам к восьми утра, чтобы исправить кое-какие мелочи в шестнадцатой и семнадцатой сериях. Уже час дня, братья Дюрьец уплетают свою пиццу, но мы с Матильдой предпочитаем пообедать в другом месте. «Хочу сменить обстановку», — говорит она, не осмеливаясь признаться, что от запаха клейкой моццареллы ее мутит. Старик пойти с нами отказывается. Матильда воспринимает это словно бы с облегчением, не понимаю почему.

В конце концов, я видел Матильду только в четырех стенах конторы, чаще всего уткнувшейся в свой экран, так что мне даже любопытно, на что она похожа в цивильном месте.

Она идет мелкими быстрыми шажками, как настоящая парижанка, и, не прерывая беседы, внимательно наблюдает за улицей. Сегодня на ней платье оттенка ржавчины, которое прекрасно сочетается с распущенными золотисто-каштановыми волосами, ниспадающими на плечи. Она сама выбрала ресторан, маленькое заведеньице, сохранившее некоторую изысканность, несмотря на треск электрического бильярда. Поскольку раньше мне никогда не доводилось обедать с дамой, сочиняющей любовные романы, стараюсь быть повнимательней в выборе блюд.

— Я так рада, что мы остались наедине.

Я в смущении делаю неопределенный жест, изображающий что-то среднее между «благодарю» и «я тоже».

— Мы можем перейти на «ты», Марко?

— Разумеется.

— Забавно называть тебя Марко. Так у меня звали главного героя в «Бессердечном». Удачливый повеса, эдакий «любовник латинос».

Вчера, прямо посреди работы, когда мы вносили последние штрихи в бурную сцену между Джонасом и Камиллой, разговор вдруг свернул на тему любовных отношений вообще. И Матильда заявила, что сейчас как раз «выздоравливает от любви». Бог свидетель, как мы пытались разузнать об этом побольше. Если учесть, какие диалоги и ситуации она нам выдает, когда речь заходит о делах сердечных или альковных, мне даже подумать страшно, на что она способна, если решила отдаться кому-то душой и телом.

— «Бессердечный»? Моей невесте понравится. Она такое обожает.

— Как ее зовут?

— Шарлотта.

— Просто прелесть: Марко и Шарлотта.

На этом пока и останавливаемся, ковыряя салаты. Ее тыканье звучит ужасно нарочито, словно она усиленно пытается разогреть наши отношения с риском показаться слишком торопливой. Но с какой целью?

— Где будешь сегодня ночью?

— Сегодня ночью?..

— Да, когда будут показывать пилотную серию.

— Так сегодня… двенадцатое?

— Очнитесь, Марко.

Ну да, это же сегодня, в четыре утра! Сам-то я слишком молод, чтобы помнить первый шаг человека по Луне, но все, кто был тогда достаточно взрослым, чтобы не спать, прекрасно помнят, где находились той ночью. А сегодня произойдет событие гораздо более важное для моего будущего, чем прилунение для будущего всего человечества. Ну да, сегодня ночью! Лишь мы вчетвером сможем непосредственно наблюдать этот поворот Истории, однако грядущие поколения будут с гордостью вспоминать показ первой серии «Саги», в четверг, 13 октября сего года, в три пятьдесят пять утра.

— Если чуточку повезет, нас будет больше четырех, я уверена, что и…

Она пытается закончить фразу, начатую столь оптимистично.

Кто же еще, кроме нас?

Дюжина томимых бессонницей, объединившихся в тайную секту, чтобы сеять смуту среди праведных сонь. Самоубийца, оставивший телевизор светиться, чтобы не уходить в полной темноте. Человек, перепутавший ночь и день; этот отхлебнет свой аперитив и глянет на экран поверх газеты. Пожилая дама, поджидающая своего шестнадцатилетнего внука, который слишком счастлив, чтобы торопиться домой. Какой-нибудь нервный тип, глядящий телевизор без звука, медсестры в ожидании родов. Женщина в слезах, с четырех часов дня ждущая звонка от своего мужа, угодившего в тюрягу в Куала-Лумпуре. Может, еще кто-нибудь, поди знай.

— Так где вы будете сегодня ночью?

Ее обращение на «вы» звучит гораздо естественнее и до странности интимнее.

— Скорее всего, дома, с Шарлоттой, еще не знаю. А вы?

— Наверное, у матери. Сколько я ей ни предлагала переписать на кассету, чтобы можно было посмотреть в более приличное время, она ни в какую. Ей, видите ли, любопытно оказаться перед телевизором в четыре утра. Заранее слышу, как она скажет: «Тебе хоть платят за это?» Даже когда я писала романы, она изводила меня этим вопросом, и я всегда отвечала «нет». Сегодня ночью отвечу «немножко».

Она улыбается. Она мне очень нравится. Нам приносят по ломтю жареного лосося. Она отодвигает на краешек тарелки масло с рубленой петрушкой.

— Послушайте, Марко, этот обед наедине мне понадобился, потому что хочу попросить вас кое о чем насчет той заповедной комнаты Френелей.

В некотором смысле меня это успокаивает. Если память мне не изменяет, ей поручили написать сцену.