Я надкусываю одну печенюшку из вежливости, но, распробовав, уплетаю с наслаждением. От запаха шоколада Тристан вдруг теряет всю свою робость. Жером наливает нам по бокалу шампанского и собирается сказать тост, как вдруг на экране появляется заставка канала и звучит музычка — какая-то фуга Баха.
Студия «Фиксьон» представляет:
САГА
— Может, это приключение сегодня и закончится, но хочу сказать, что никогда не забуду вашу доброту ко мне и к Тристану. Я…
— Заткнись и сядь.
Все вскрикнули, увидев наши имена в титрах. А ведь это только начало: они будут мелькать на экране восемьдесят ночей подряд! Мир узнает, что я существую! Даже если он сведется к трем-четырем полуночникам, ненароком включившим свои телевизоры. Уорхол как-то сказал, что в XX веке каждому достанется пятнадцать минут славы. И он наверняка был прав, сожалею только, что мои выпали на четыре часа утра.
Первые кадры «Саги» переносят нас на кухню в американском стиле. Часть стены закрывают два огромных зеленых растения, в углу, изображающем столовую, бирюзовый диван с парой бежевых кресел, низкий столик и посудный шкаф неопределенного возраста. Даже в порнофильме 70-х годов не смогли бы потратить меньше на реквизит, но сейчас болтать об убожестве декораций некогда. Фуга Баха смолкает, а на заднем плане появляется какая-то суетливая бабенка.
— Это кто?
— Должно быть, Мари Френель.
— Вон та коротышка?
— Она что, поет?
— Нет, говорит сама с собой. Твоя идея, между прочим.
— Я ее уже видел в какой-то рекламе.
— Лейкопластыря! Была реклама лейкопластыря, она там чуть не полмотка на ссадину своему пацану налепила.
— Что она все бормочет?
— Подбирает слова, чтобы пригласить Уолтера на аперитив, но, если не прекратите трепаться, мы ничего не услышим.
Крупный план бабенки, которая прислушивается к шагам на лестнице. По-своему она даже ничего себе, у нее такое лицо, будто она много чем могла бы заняться в жизни, но посвятила себя семье, вот откуда эти благородные морщины. Она открывает дверь (общий план лестничной площадки). В соседнюю квартиру входит какой-то тип. Это Уолтер. Недоумеваем, где они его откопали. Из стареющего гитариста, каким он был на бумаге, Уолтер превратился в карикатурного хиппаря, еще не отошедшего от последней дозы. На него напялили рубашку с воротником стойкой, как у Мао, фиолетовый жилет и джинсы клеш, метущие пол своими раструбами. Он жует резинку, как настоящий джи ай, но это не слишком бросается в глаза, поскольку внимание зрителя сразу же привлекают большущие значки, которые тот довольно горделиво таскает на себе. На одном я узнал изображение группы «Дорз», Жерому показалось, что на другом вроде бы физиономия Боба Дилана. Все это настолько несуразно, что никто из нас даже не решился съехидничать. Его акцент — будто ножом по уху, а когда он говорит: «У меня две новости: хорошая и плохая. Я ваш новый сосед. И я американец», звучит это как: «Пошли, детка, у меня в джипе „Лаки страйк“ и нейлоновые чулки». К счастью, Мари не так уж плохо выпуталась, когда спросила в ответ: «И какая же из них хорошая?» На этой площадке, которая всего-то четыре квадратных метра, постоянно толпится уйма народу. За десять минут мы перезнакомились со всеми актерами. Лица незнакомые, но вполне заурядные, такие каждый день встречаешь на улице. Камилла-самоубийца похожа на бывшую школьную подружку, которую хочется угостить кофе, Брюно-придурок вполне под стать своей роли: грубоватый подросток с кучей юношеских комплексов. Джонас похож на сыщика, как я на рекламную картинку из глянцевого журнала, а Фреду далеко до метра восьмидесяти, которые мы для него просили. Приятная неожиданность — странная девушка без возраста, играющая Милдред. У нее такое строгое, умное лицо, что становится досадно за его некрасивость. Даже в том, как она говорит, есть какая-то двусмысленность, и поэтому сразу отпадают все примечания, которые мы старались внести в сценарий. Иногда из-за этого в корне меняется смысл ее реплик, и отнюдь не в худшую сторону. Например, я написал:
Милдред (будто душит кого-то). Я бы хотела взять его в руку, вот так, и стиснуть покрепче!
А увидел:
Милдред (порочно, поднося руку к губам). Я бы хотела взять его в руку… вот так… и стиснуть (вздох)… покрепче…
Что до остальных, то трудно сказать, плохи они или нет. Это забавная смесь старательности и любительщины. Похоже, по крайней мере, что они во все это верят, как и мы. И если порой им не удается передать скрытый смысл диалога или драматичную напряженность жеста, на них не слишком уж сердишься. Они, как и мы, ввязались в эту «Сагу». И так же, как мы, засиделись сегодня допоздна со своей семьей.