Сага

— Шестьдесят семь процентов охвата рынка и тридцать восемь пунктов рейтинга. Во время второго тура президентских выборов последние дебаты достигли только тридцати одного процента. Не нам, конечно, разбираться, в чем тут дело. На канале решили собрать своего рода комиссию по расследованию — в основном из социологов, — чтобы дать детальный ответ. Но даже если суть явления от нас и ускользает, сам сериал должен еще больше, чем когда-либо, стремиться к связности. Я знаю, что несколько вольный тон, который вам удалось навязать повествованию, немало способствовал сегодняшнему успеху. Я даже пойду еще дальше и скажу, что, несмотря на некоторые отклонения, вы были правы, сохранив верность поставленным перед собой целям. Все руководство канала и я в первую очередь выражаем вам за это благодарность. Но вряд ли вы узнаете что-то новое, если я напомню, что нам осталось показать до летних отпусков еще двенадцать серий в полуторачасовом формате. Маленькая комедия положений, слепленная из подручных материалов, которую мы запустили в октябре, больше не существует. «Сага» теперь не только самая шикарная из всех когда-либо осуществленных французских постановок — под моим руководством команда из восьмидесяти человек с почти неограниченным бюджетом, — но также, и даже в первую очередь дело ОБЩЕНАЦИОНАЛЬНОЕ.

— Вот насчет этого вы совершенно правы, — прерывает его Старик. — Именно общенациональное. В палате депутатов кто-то вроде бы недавно сказал с трибуны: «Ваш законопроект не выдержит Четверти Часа Искренности».

— И все вроде бы со смеху покатились, — поддакивает Жером. — В «Канар аншене» пишут, что на профсоюзных собраниях теперь считают особым шиком вворачивать «голые фразы». Вот что пришло на смену эпохе суконного языка.

— Да, общенациональное дело, — повторяет Сегюре, который, как и все дипломированные управленцы, не любит, чтобы его перебивали. — И отныне это обязывает нас выпускать в первую очередь ОБЩЕПОНЯТНУЮ, ОБЩЕПРИЕМЛЕМУЮ, а главное, ОБЩЕПРИМИРЯЮЩУЮ продукцию. Мы должны ОБЪ-Е-ДИ-НЯТЬ! А вы этим аспектом вашей миссии до сих пор злостно пренебрегали.

Вот уж о чем он никогда не заикался.

Старик устало подносит руку ко лбу и закрывает глаза. Матильда, гораздо более непринужденная, читает уголком глаза статейку о венецианском дворце, приобретенном какой-то малоизвестной принцессочкой, любящей загорать без лифчика. Объ-е-ди-нять? Мы с Жеромом обмениваемся кратким телепатическим диалогом.

— Слышь, чувак, а что это значит: объ-е-ди-нять?

— Это значит, что наши россказни должны нравиться всем.

— И такое возможно?

— Это все равно что во время войны годами кормить военнопленных одним дерьмом. И потом начальник лагеря сказал бы: ни в коем случае не давайте им ничего другого, они и так все без остатка съедают.

— И не перечьте мне, вы, четверо! До сегодняшнего дня вы прежде всего искали собственного удовольствия. А о домохозяйке из Вара вы подумали? О домохозяйке из Вара, которой приходится кормить семью и бороться с кризисом, о той самой, которая позволяет себе единственную коротенькую передышку — во время сериала. Можете мне сказать, какое ей дело до унылого пастора, который разуверился в Боге? Или до неудобоваримого Эдипа Камиллы? Это ей хоть о чем-нибудь говорит? Или возьмите рабочего из Рубе, который уже хлебнул свою дозу действительности, наткнувшись на запертые ворота завода. Телевидение для него — единственная отдушина, единственная отрада. Вместо того чтобы смотреть какое-нибудь реалити-шоу, он доверяется нам, включив «Сагу». И чем же его угощают? Антителевизионной дребеденью, насчет которой двух мнений быть не может: вон ее, в окошко! Демагогическая болтовня, да к тому же безнадежно устаревшая. А рыбак из Кемпера… Я даже подумать боюсь о рыбаке из Кемпера! Он-то у вас точно в черном списке. К чему вы только беднягу не подстрекали — то к анархии, то к разврату. И Мораль от всего этого прямиком отправляется на кладбище. Собственно, это я и хотел сказать. Директивы руководства ясны: отныне сценарий каждой серии будет допущен к съемкам только после прочтения и одобрения особым комитетом. Я знаю, что формулировка несколько резка, и попытаюсь смягчить ее своей личной, очень искренней просьбой: подумайте хоть немного о других.

После чего выдувает полбутылки своей воды. Наверняка этому его тоже научили. Похоже, их там, в высших административных школах, вообще много чему учат, чтобы держать подчиненных в узде. Даже самый незначительный жест предписан каким-нибудь кодексом.

Ждет секунду, скрестив руки на груди и меряя нас взглядом.

А из нас никто не проявляет ни малейшей реакции. Хоть мы и ошарашены. Сегюре этим почти удивлен.

Молчание.

Тристан, не просыпаясь, переворачивается на другой бок. Устраивается поудобнее.

Молчание.