Сага о Кае Лютом

Мало… слишком мало людей. Дружинников всего с десяток, бабы большей частью рабыни, рунных почти нет. На одну я даже загляделся, такая красавица, потянулся к завязкам на штанах, так там все воспламенилось, но быстро сообразил, что это не мои мысли. Трудюр, твою же Бездну! Говорил же, что в бою и в стае — ни-ни. Я взбежал на самый верх, судя по всему, там была светелка Красимира, и там на пышных мехах вовсю пыхтел мой шурин, сверкая голым задом.

Бдыщь!

Трудюр отлетел от девки, едва не оставив в ней свой стручок. Девка завизжала, забившись в угол широкой кровати.

— Кай, я…

Я схватил шурина за бороду и, брызгая слюной от злости, заорал:

— Еще раз! Во время боя! Утоплю в нужнике!

Нескольких ульверов дар Трудюра сбил с толку, и они набросились на баб вместо того, чтоб обшаривать терем. Отголоски их страсти докатывались до стаи, хоть и не так мощно, как у шурина. Я взревел, едва не лопаясь от гнева, и это чуток прочистило им голову.

Вспыхнула боль, и я отвесил еще одну затрещину Трудюру, вновь сбив его с ног:

— Из-за тебя моего хирдмана чуть не убили! Пшёл! Сам, своими руками убьешь каждую девку в доме. Понял? Больше ни одной руны не получишь, пока не усмиришь свое торчило!

Он кое-как подтянул штаны, завязал их наспех и под моим бешеным взглядом прирезал девку на кровати, залив меха кровью.

Скотина похотливая! А ведь Тулле предупреждал!

Когда я спустился вниз, почти все ульверы были там. Трудюр сейчас заново обыскивал дом, один из людей Хундра лежал с пробитой головой, его как раз и подловили на девке. Впрочем, помереть вроде не должен, вскоре под даром Дударя очухается.

— Красимир?

— Не нашли, — откликнулся Эгиль. — Может, купцы набрехали? Предупредили его?

— Рысь? — я холодно глянул на Леофсуна.

— Я весь день был у купцов. Не отпускали меня, боялись, что сбегу.

Как бы ни хотелось поскорее заглянуть к Жирным и потрясти за бороду обокравшего меня деда, сначала надо было убрать самую большую угрозу.

— Идем к Мостовым воротам. Рысь, приведи туда того живича, который поговорить хотел. И учти, если купцы обманут, ответ будешь держать ты.

Леофсун безо всякого страха кивнул и исчез во тьме улочек.

— Агний, оставь тут человек пять. Хундр — и двое твоих. Дударь, ты за старшего.

Бьярне хотел что-то возразить, но, глянув на меня в свете факелов, передумал. Я не наказывал его, а хотел сберечь. Он уже хельт, руны ему сейчас не особо нужны, а дар работает и тогда, когда Дударя рядом нет. К тому же он не глуп и сообразит, что надо делать, если вдруг появится враг. Не оставлять же за старшего Квигульва?

И мы двинули к Мостовым воротам. Я вовсю бранил себя за глупость. Не надо было крутиться там днем, сейчас бы поймали князя прямо в кровати вместе с той девкой и уже шли бы дальше. А на стенах дружинники в броне, с оружием и настороже. Да, изнутри стены брать легче, чем снаружи, да вот только стрелкам не нужно много времени, чтоб развернуть луки в обратную сторону.

Я остановился поодаль, укрывшись в тенях ограды какого-то дома, и смотрел на ярко освещенные ворота. На стенах, понятно, было темно, чтоб лучники могли хоть что-то видеть с той стороны, а вот внизу горели огни в жаровнях, дружинники ходили с факелами. Князя я что-то не видел.

Позади хищно затаилась стая, готовая прыгнуть в любой момент. Хускарлы пока держались неплохо, знать, прислушались к мне и Тулле, не стали излишне усердствовать. Зато, коли что, они могли сотворить такое, чего никак нельзя ожидать от хускарла, и это, возможно, спасет кому-то жизнь.

Рысь всё не шел. Я слышал, как он бегает где-то там, но не более. Нашел ли он того живича не нашел… Да плевать! Всё равно с княжьей дружиной надо сладить.

Вперед!

Тишину ночного города пронзил многоголосый волчий вой:

— Ауууу!

И в освещенный полукруг ворвались оскаленные волчьи морды.

— Ауууу!

Слету топор снес чью-то голову. Я оттолкнулся от падающего тела и прыгнул к следующему.

— Ауууу!

Лязг железа! Крики! Скрежет меча по шлему!

— Ауууу!

Многоголовое, многолапое, острозубое… Оно вгрызалось в кольчуги, ломало мечи, карабкалось по стенам, сшибало с них добычу.

— Ауууу!

Вспышки благодати смешивались со вспышками боли, и от этого стая лишь крепчала, свирепела и рвала врагов яростнее.

Я со стрелой в плече с рыком рубил чью-то руку. Я пронзил копьем хускарла, вздернул его к небу и швырнул в жаровню. Искры красиво взметнулись и осыпались на деревянный настил. Я размозжил чей-то шлем вместе с головой своей булавой с шипами. Я ловко поднырнул под замах и вогнал нож под кольчугу, прямо в пах. Я отлетел в сторону, разбрызгивая слюну, кровь и зубы. Я… был всеми, и все были мной.

Лишь резанувшая по сердцу потеря привела меня в разум. Кто-то погиб. Кто-то из моих хирдманов. Теперь я не знал все огни по именам, как прежде, только тех, кто в хирде давно. А болело ничуть не меньше.