Сага о Кае Лютом

Я же стаю держал все эти дни и заметил, что если хускарлы не сражаются и не выжимают из себя все силы, тогда их и не треплет боль. Тулле с Живодером говорили мне о том, но я почему-то решил, что хускарлы будут болеть от стаи в любом случае. Ан нет. Пока не пытаются натянуть на себя шкуру хельта, им Скириров дар костей не ломит.

Подранки тоже были, но там царапины, Дударь быстро всё затянет. Живодер уже занялся стрелой Хальфсена.

Хотя… я сразу не понял. Один из хирдманов находился дальше остальных, и не у «Сокола», а где-то тут, в городе или около. Рысь?

— Милий! — окликнул я вольноотпущенника. — Отыщи Леофсуна.

А сам затаил дыхание. Неужто он сумел? Вот же хитрый бритт…

Вскоре Милий вернулся.

— Нет его нигде. Он жив?

— Жив, цел. А еще Рысь ухитрился пробраться на Вечевую сторону!

Вскоре мы перекрыли путь вниз по реке, выстроив корабли в ряд и скрепив их между собой веревками и цепями. Сейчас нам было не до того, чтоб встречать гостей и брать мыто с купцов. На каждых воротах Торговой стороны встали по двое живичей с одним хельтом в придачу. Ворота Вечевой стороны мы попросту завалили срубленными деревьями, кроме тех, что выходили к мосту. Возможно, князь успел кого-то отправить за подмогой, но я за то не переживал. Дружбу он ни с кем завести не успел, а у соседей своя беда под боком ходит. Да и кто будет ввязываться в междоусобные раудборгские склоки? Ведь не полез же никто, когда этот Красимир подмял под себя город!

Пока мы собрали трофеи, пока разослали хирдманов по стенам и воротам, пока перегородили реку, уже и темнеть стало. Потихоньку, сторожко к площади подходили горожане, искали родичей, просили разрешения забрать их тела. Нескольких дружинников унесли, а до остальных и дела никому не было. Впрочем, вспомнил я, Красимир в Раудборг пришел уже со своей дружиной, значит, здесь у них родных не было, разве что кто-то себе зазнобу отыскал.

Я уж хотел сказать, чтоб ненужные тела куда-нибудь отволокли да закопали, как увидел мужичка, что переминался с ноги на ногу в сторонке. Того самого, который хотел мне что-то сказать во время моей речи, да я не дал.

Хальфсен отлеживался где-то со своей ногой, там наконечник стрелы аж кость царапнул, и Дударев дар скоро такую рану не залечит, надо будет хотя день обождать. Милий тоже запропал, и его я через стаю не слышал, потому как даже не пробовал туда затянуть. Кто знает, как перворунного крутить будет? Не помер бы ненароком.

— Чего ждешь? — я всё же подошел к мужику. — Ищешь кого?

Медленно, с трудом подбирая слова, живич заговорил на нордском:

— Тебя жду. Говорить хочу.

— Ну пошли!

Я в последний раз глянул на мост, ведущий к Вечевой стороне. Рысь притаился где-то там, и его не терзали ни боль, ни страх, ни голод. Значит, всё хорошо. Так что я потащил живича к Хальфсену. Говорить можно и с больной ногой, даже лежа.

И как только Красимир управлялся с целым городом столь малыми силами? У меня хирд больше, и две трети людей нынче были при деле. Прочие пока отдыхают, но вскоре встанут на место занятых.

Хальфсена я отыскал в чьем-то доме, и вряд ли хозяева по доброй воле пустили туда хирдманов. Ну да пусть радуются, что не спалили всё к Бездне, а лишь заняли их комнаты.

— Вот, человек побеседовать хочет. Спроси, кто таков и чего надобно. Скажи, что серебром откупаться уже поздно.

Толмач подтянулся, чтобы сесть, стер испарину со лба и заговорил с живичем.

— Спрашивает, чего мы хотим и что будет с городом.

— Я всё на площади сказал. Повиниться, платы за украденное добро, виру за купца. Теперь еще и голову князя.

— Он говорит, что готов повиниться за весь Раудборг, хоть на коленях, хоть на том столбе, где нордский купец висел. Спрашивает про размер виры и платы за товар, мол, Торговая сторона даст нам серебра столько, сколько запросим, лишь бы мы не жгли дома и не убивали людей.

Я почесал затылок. Хмм, а я ведь о таком и не подумал. Почему бы и не взять выкуп за их жизни? К тому же этот берег реки мне особо-то и не нужен. Только вот сколько затребовать? Вира за свободного человека, за жизни его людей, за корабль с товарами… Ну и просто за то, что посмели поднять руку на норда. За клевету и позор, за наше торопливое бегство, за очернение Дагны. И, в конце концов, за Альрика, который именно здесь, на раудборгских землях перестал походить на человека.

Они за паршивого медведя потребовали пять марок серебра. Значит, пусть платят сто, нет, тысячу марок серебром.

И этот муж согласился!

— Просит несколько дней для сбора выку… то есть виры, — проговорил ошеломленный Хальфсен.

— А что насчет головы князя?

— Тут, говорит, он нам не помощник. Сам он небогатый купец, в малое вече его род вхож не был, и хода на ту сторону ему нет, особенно сейчас, когда князь ждет нападения.

— Скажи еще, чтоб взяли нас на прокорм. Стряпать будем сами, а вот снедь пусть несут сюда.