Сага о Кае Лютом

— Здесь вас два десятка. Два десятка самых богатых родов. Хальфсен, если с них взять по двести марок, сколько выйдет с остальных дворов?

Толмач быстро прикинул на пальцах:

— Немногим больше десяти марок со двора.

— Не так уж и много. Пусть даже ровно десять марок, а с вас по двести. Это тяжко собрать? Я готов взять пряностями, оружием и броней под хельтов, твариными сердцами.

— Тяжко, — кивнул старик.

— И в домах не найдется столько серебра?

— Нет.

— Тогда я готов сделать иначе. Кто откажется платить, я тому сожгу дом и виру требовать не стану. Судить вам. Что дороже: дом со скарбом или двести марок серебра? Вы привыкли торговать, знаете всему цену, так что быстро сумеете решить, как выгоднее.

Купец хотел что-то сказать, но я ударил кулаком по лавке, от чего она треснула:

— И сроку вам — седмица! Через семь дней мы либо уйдем из Раудборга с серебром, либо ваш город и впрямь станет красным.

На сей раз купцы решили промолчать. Неужто они и впрямь думали загрести жар моими руками и не заплатить за это? Что я из ненависти к Красимиру, которого толком и не видел, брошу своих хирдманов в сражение и просто уйду? Рысь говорил, что Годослав не один решил впустить нордов на Вечевую сторону, всё малое вече согласилось с ним. Живичам и так повезло, что их детям и внукам не пришлось сражаться с нами, погибло бы гораздо больше людей, да и плату я потребовал бы совсем иную. Содрал бы по три шкуры за каждого убитого и раненого ульвера.

— Второе дело, с которым я к вам пришел: Красимир всё еще в городе. И он засел у одного из вас.

Судя по взглядам, многие купцы подозревали это, но не знали наверняка.

— Вы все видели, что случилось с Годославом и его родом. Вряд ли Красимир пощадит и тех, кто прячет его сейчас. Потому мне проще всего сделать то же самое: подпереть двери и сжечь там всех. Напомню, у Годославских выжила безрунная рабыня и дите, их попросту не почуяли дружинники. Остальные были убиты.

На лбу у одного купца выступили крупные капли пота, он затрясся и крепко стиснул пальцы, чтобы его дрожь не заметили.

— Или кто-то проведет моих хирдманов внутрь, и мы сделаем всё сами. Авось кто и уцелеет.

— Не могу! — простонал купец на живичском. — Красимир сказал, если кто с двумя потоками пройдет около дома, он убьет моих внуков.

Остальные мужи чуток отодвинулись от него, словно только сейчас почуяли князеву вонь. А я понял, почему князь выбрал именно этого купца. Видать, решил, что раз тот не умеет говорить по-нашему, то и столковаться нам будет трудно.

Как хорошо, что мы заранее обговорили, что спрашивать и как отвечать. Сам бы я точно ляпнул про Рысь, который и сейчас притворялся низкорунным толмачом. Пусть думают что хотят, лишь бы не опасались Леофсуна.

— А если ты приведешь в дом карлов в живичском наряде? Князь не всполошится из-за оружных карлов? Или хускарлов?

— Не должон, — через Хальфсена передал купец.

— А чего Красимир хочет? Чего ждет? Почему не выбрался из города? — спросил Простодушный.

— Хочет пересидеть, пока вы реку не откроете, а потом уйти на моей ладье. Как ни крути, а воины с двумя потоками нужны нынче всюду. Может, думал в дружинники податься? Дальше он не рассказывал, — поспешно выложил купец. — Он хотел через стену, отправил одного воина проверить, но тот не вернулся. Вот Красимир и не стал пробовать.

Дометию пришлось несладко на стене. Если бы не подмога Трехрукого и Болли, хирд потерял бы пару-тройку хельтов, так жестоко и яростно бились дружинники Красимира. К тому же там оказался один из приближенных князя, его правая рука или заплечный, что вовремя спохватился, собрал людей, завалил входы в башню и отбивался до последнего. Вот он вызывал уважение, и я приказал похоронить его с оружием в руках. Может, как раз его Красимир и отправил к стене.

— Почтенный Кай Эрлингссон! А вот насчет реки. Когда вы думаете открыть проход? Сейчас самая пора, и с севера идут торговцы…

— Вот Красимира изловим и тогда откроем.

На этом собрание закончилось. Я так и не сказал ни слова Жирным, хотя было видно, что дед ждет. Но мне так понравилась мысль Простодушного насчет страха грядущего, что я решил изводить Жирных своей якобы забывчивостью. Пусть думает, пусть трясется, пусть ждет!

Чтобы не спугнуть князя, я не стал слать много людей. Я сам, понятное дело — Рысь, клетусовец-лучник и один из псов, у которого был необычный дар. Он мог раз в несколько вдохов сорваться с места и исчезнуть так быстро, словно его там и не было. Пока он был хускарлом, то мог рвануть лишь прямо и на шагов пять-шесть, хельтом же он научился поворачивать во время рывка и скакать уже на десять-пятнадцать шагов. Так пес и нападал, и уворачивался, и защищался. Хундр говорил, что его любили на Арене, каждый рывок встречали радостными криками и звоном монет.

В дом мы вошли легко, но уже в сенях нас встретил княжеский дружинник. Благодаря Рыси наши руны его не напугали. Он только хотел спросить у купца, кто это такие, как пес уже вогнал нож ему в горло до самого хребта.

— Снимай! — шепнул я Леофсуну.