Сага о Кае Лютом

Ждать рассвета пришлось недолго. Я едва успел согреться, как небо медленно начало белеть. Пинками, бранью и водой мы растормошили спящих хирдманов, но, даже встав на ноги, они оставались вялыми. Видарссон не понимал, откуда у него взялись раны, да еще такие чудные. Стейн ощупывал мокрый ворот рубахи и хмуро смотрел вокруг: уж не пропустил ли он дождь? Пес недовольно пытался обвязать ногу хоть чем-то, раз уж его обмотку я пустил на розжиг. Пришлось рассказать им, что было ночью.

— С такими тварями мы не сладим, так что возвращаемся на берег — да поживее!

Напоследок я глянул на холм, как и все, кто был рядом. Обычный каменистый холм без единого деревца или кустика.

— Оно свернуло ветви, скукожилось, а потом пропало, — сказал Квигульв, который так и простоял до утра, пялясь на ту тварь.

А потом мы побежали. И пока бежали, я всё думал, почему все три твари, что мы встретили, так отличались от прежних. И дело не только в том, что они умели прятаться и подкрадываться. Я привык, что порождения Бездны обычно походили на зверей или гадов. У них были лапы, щупальца, ласты, хвосты, чаще всего можно было угадать, где у них голова, рот и глаза. Те твари бегали, прыгали, рычали, а эти… Пусть червяная выползла, обманувшись низкими рунами Рыси, но почему потом удрала? Нечасто я видел, как твари удирали, у них попросту не хватало разумения, чтоб убежать.

На острове Гейра все твари так или иначе походили на привычных нам, даже та, что поломала Энока. И в пустыне тоже, если не считать живого озера. Так почему тут иначе? Остров таков? Или что-то еще примешалось?

Лучше уж встретить сторхельтовую тварь о пяти — восьми ногах, с мордой, хвостом и клыками, пусть даже она будет величиной с дом! Ее хотя бы понятно, как убивать.

Еще я попытался через свой дар позвать Болли и его хирдманов, но так, чтобы Толстяк понял, что нужно вернуться к берегу, а не мчаться к нам на выручку. А еще так, чтобы не зацепить Дометия и ульверов на кораблях. Вожак стаи ведь не говорит каждому волку, что нужно делать, а лишь призывает всех разом либо велит убегать. Через какое-то время Болли развернулся и пошел назад, значит, что-то он сумел разобрать.

К устью ручья мы прибежали к полудню. Я сразу же пошел глянуть, как там Рысь.

Леофсун сидел в одних лишь портках, закатав их выше колен, и смотрел, как возится Дометий возле моря. Все тело Рыси было исполосовано подживающими ожогами, покрытыми засохшей бурой жижей.

— Чего голяком ходишь? — спросил я.

— Да Живодер облепил какой-то грязью, говорит, что лучше без одежи. Чтоб всё в меня втянулось, а не липло к рубахе. А чего вернулись так рано? Нашли кого?

— Не. Только сторхельтову тварь, которая чуть всех не сожрала. Надо уходить. Дождемся Болли, и всё. Что Дометий? Узнал чего?

— О, лучше сам его спроси, — рассмеялся Леофсун. — И Хальфсена кликни, чтоб с ихнего языка пересказал.

Хальфсен — единственный из ульверов, кто ступил на этот остров на восьмой руне, но остался с Дометием на берегу. Он просился со мной. Верно я ему отказал, иначе та тварь со жгутами попыталась бы сожрать его. И неизвестно, проснулся бы он на следующее утро или нет.

Я подошел ближе к берегу и увидел, что на камнях лежат непонятные белесые сгустки, похожие на сопли. Дометий с Хальфсеном и двумя фаграми вырезанными из сучьев крюками вытаскивали из воды еще какую-то мерзость.

— Дометий, что там с морской тварью? Узнал чего?

Клетусовец даже отмахиваться не стал, так был занят, поэтому ответил толмач:

— Много чего! Видишь? Видишь, что мы нашли? — Хальфсен вот только что на месте не прыгал.

— Сопли? Медузу? Это здоровенная медуза?

— Нет! Если вытащить из воды, то да, похоже! Она на солнце будто тает, как медуза. Но в воде она выглядит как трубки.

— Трубки?

— Трубки!

Может, сюда добрался дурманящий воздух? Или они тут без меня хельтовым мёдом обпились? То-то Хальфсен такой веселый.

— Их там много, и они переплетены. Вроде паутины, только разом во все стороны, от дна и до верху. Потому и грести было тяжело, весла упираются в эти трубки и вязнут. Их так просто еще и не вытащить. Дометий сначала мечом вырезает кусок, а уж потом мы вытаскиваем.

— Так тварь — это какие-то трубки? — еще раз уточнил я.

— Нет. Не совсем. Я думаю, что тварь — это что-то вроде морского паука, который бегает по трубкам и хватает добычу. А Дометий говорит, что трубки — это сама тварь, но она вроде как ходит внутри них и может ими двигать. Паук не может шевелить паутиной, он лапами заворачивает в нее мух, а у этой — трубки могут сами двигаться.

Теперь я совсем запутался. Пауки заворачивают мух? Разве те не прилипают сами к паутине, а пауки их потом жрут? Да и что значит: «трубки сами двигаются»?

Хальфсен всё понял по моему лицу и что-то крикнул Дометию. Тот кивнул, вытащил еще пук соплей и подошел к нам:

— Надо только мясо найти или рыбу. Но маленьких она не ест, надо не меньше овцы, — продолжил объяснять толмач.

— Дерево, — сказал Дометий. — Бросим дерево. Пусть Кай бросит — да подальше.