Сага об Ингваре Путешественнике. Текст, перевод, комментарий

Можно по-разному оценивать версию об убийстве Бурицлава, изложенную в «Пряди об Эймунде», в особенности в сравнении с данными древнерусских источников о междоусобной борьбе сыновей Ярослава Мудрого (историография приведена в работах: Джаксон 1994а. С. 169–170; Назаренко 2001. С. 453–455). Хочу лишь зафиксировать внимание на самом факте вариативности сюжета в этих текстах: упоминание об ослеплении норманнами Бурицлейва в «Саге об Ингваре» и рассказ об убийстве и отсечении головы Бурицлава в «Пряди об Эймунде»; расхождение в количестве битв, проведенных Эймундом против Бурицлейва (пять в саге и лишь три в пряди); разное число братьев Ярицлейва, вовлеченных в конфликт (наряду с Бурицлейвом и Ярицлейвом в пряди действует еще и Вартилав, в образе которого одни исследователи склонны видеть племянника Ярослава Мудрого, полоцкого князя Брячислава Изяславича, другие же полагают, что упоминание Полоцка дает основания отождествить его с тмутороканским князем Мстиславом Владимировичем. См.: Джаксон 1994а. С. 163). К этому перечню добавим различие в национальности героя – норвежца в пряди и свея в саге.

Несовпадение деталей рассказа «Пряди об Эймунде» о событиях на Руси, происходивших после смерти князя Владимира, с сообщениями русской летописи дало основания А. В. Назаренко заключить, что при изучении этого периода русской истории данный источник не следует включать в число основных, поскольку в нем «историческая действительность причудливо переплетена с литературно-саговыми стереотипами» (Назаренко 2001. С. 453–454). Соглашаясь с основным выводом исследователя и полагая, что его можно с полным правом распространить также и на свидетельства «Саги об Ингваре», хочу все же заметить, что литературная стереотипность (являющаяся специфической чертой исландских саг) едва ли выступает основной причиной подобной трансформации русского сюжета на скандинавской почве. Наиболее существенное влияние оказали сами принципы отражения исторических событий, присущие сагам. Для сказителей, обращавшихся к этому сюжету, едва ли было важным точно передать детали русской истории. Сложные перипетии прихода Ярослава к единовластию не могли быть понятными воспринимающей рассказ северной аудитории. Что их занимало больше – это роль скандинава Эймунда в этой истории. Перестановка полюсов интереса требовала и переработки материала: отдельные детали событий на Руси нивелируются, другие контаминируются в один эпизод, и в результате создается новая версия события. В ней, без сомнения, могут присутствовать достоверные элементы, которые проступают при сопоставлении с оригинальными свидетельствами, однако, вычленяя их из состава вновь созданного сюжета, мы никогда не можем с уверенностью утверждать, что они соответствуют действительности. Об искусственности скандинавского варианта междоусобицы на Руси свидетельствует и условность в нем хронологии событий, когда все, происходившее в течение нескольких лет – с года смерти князя Владимира в 1015 г. до утверждения Ярослава великим князем киевским и его женитьбы на Ингигерд в 1019 г. – спрессовано в единый отрезок времени, на что уже неоднократно указывалось в историографии (см.: Джаксон 1994а. С. 161–162).

Вариативность деталей в «Саге об Ингваре» и «Пряди об Эймунде» указывает на неустойчивость сюжета в момент его записи, бытовавшего, как можно полагать, в устном пересказе, что повлекло за собой возникновение и последующую фиксацию двух версий истории (см.: Введение. С. 67–73 и табл. 2).

²⁶Там получил он огромное богатство серебром и золотом, и различными драгоценностями, и дорогими предметами. – Фраза не совсем понятна из контекста. Ее возможно интерпретировать таким образом, что Эймунд получил щедрое вознаграждение от Ярицлейва за свою службу и за победу над Бурицлейвом. Подобной информации нет в «Пряди об Эймунде». Этот источник включает описание условий, на которых скандинавский корпус согласился служить конунгу Ярицлейву: