Сагарис. Путь к трону

Народ на трибунах неистовствовал. Такого потрясающего сражения им ещё не доводилось видеть на протяжении всех игр. Да, пролилось много крови, были интересные схватки, появились новые имена, один из гладиаторов школы Публия Нумиция даже стал рудиарием (им оказался Ютурна), но столь завораживающего мастерства фехтования зрители ещё не наблюдали.

Бойцы оказались достойны друг друга; темп сражения всё нарастал, а вскоре стал и вовсе вихревым. Казалось, что бойцы не дерутся друг с другом насмерть; просто они показывают почтенной публике разнообразие приёмов мечевого боя, настолько все их движения были выверены и точны. В конечном итоге Сагарис «укачала» Фламму. Он поддался на её уловку хотя бы по той причине, что нужно было поберечь силы. Противник сирийца, как ему показалось, не испытывал никакой усталости, поэтому Фламма несколько умерил свой пыл и стал фехтовать более размеренно, без неожиданных выпадов. Именно этого Сагарис и добивалась.

В какой-то момент она вдруг неуловимо быстрым и резким движением выбила из рук гладиатора один из мечей, а затем, не дожидаясь, пока Фламма придёт в себя от такого поворота событий, метнула в него свой щит. Конечно же, сириец уклонился от тяжёлого предмета, для чего ему пришлось опуститься на колени, а когда он попытался встать на ноги и занять нужную позицию, меч Сагарис ужалил его в левый бок.

Удар был очень коварным. И попал в самое незащищённое место. Дело в том, что панцири гладиаторов оружейники специально делали не глухими, а оставляли открытые места, куда и целились бойцы. Иначе публика, которая заводилась от вида крови, льющейся на арене, могла уйти разочарованной. Что было совсем не на руку устроителям игр. Ведь бои гладиаторов считались в Риме высокой политикой. Полуголодный плебс мог простить императору временные затруднения с раздачей бесплатного хлеба, но только не отсутствие увлекательного действа. А бои гладиаторов и конные бега считались вершиной зрелищ.

Фламма не упал; он был очень стойким и мог терпеть любую боль. Сагарис даже позволила ему подобрать с арены второй меч. Но лучше бы он оставил всё как есть. Коварная амазонка знала, что делает. Сражаясь двумя мечами, сириец начал терять больше крови, которая не переставала литься из раны. Он сильно ослабел, а Сагарис всё усиливала и усиливала натиск.

Наконец Фламма в полной мере прочувствовал бойцовские качества соперника. Это было очень неприятное открытие, тем более для раненого, но сириец уже ничего не мог поделать со своим противником, как ни старался.

Развязка наступила достаточно быстро. Отчаявшийся Фламма бросился на Сагарис, как тигр, с высокого прыжка, стараясь провести борцовский захват руки соперницы с мечом для последующего броска (он прекрасно владел приёмами панкратиона — древней греческой борьбы), но амазонка словно ждала этого. Она слегка отклонилась и нанесла резкий удар ребром левой руки по горлу сирийца — словно отмахнулась.

Мать-жрица Сагарис будто предвидела нечто подобное, когда учила дочь тайному знанию побеждать голыми руками. За это её могли сжечь на костре, тем не менее жрица пошла на столь тяжкое преступление, потому что Сагарис у неё была одна. Она беременела три раза, и два плода оказались выкидышами. Поэтому мать души не чаяла в своей девочке и готовила её ко всем мыслимым и немыслимым превратностям жизни.

Фламма захрипел и рухнул на землю, корчась от удушья. Удар получился несмертельным — Сагарис нанесла его спонтанно, не готовясь заранее, — но сириец выронил меч и оказался в полной власти амазонки. Она уже приготовилась пронзить Фламму мечом, потому что он не поднял палец вверх, призывая к милосердию (просто не мог; держался обеими руками за шею), но тут вмешался арбитр. Он встал между бойцами и обратил свой жезл в сторону императорской ложи.

Веспасиан раздумывал недолго. Отовсюду неслись крики мужчин: «Пусть живёт!», женщины махали платками и кусками материи, плебс в едином порыве поднял пальцы к небу (собственно, как и многие патриции, хотя они Фламму почему-то недолюбливали; возможно, за то, что рудиарий был слишком надменным) ... Император прислушался к гласу народа и поднял вверх руку с раскрытой ладонью. Это означало, что он дарует любимцу публики жизнь. Рука, сжатая в кулак, означала смерть.

Цирк взревел от радости, и Веспасиан решил продолжить свои милости. Теперь они должны были распространиться на победителя.

— Принесите мне золотой венок! — приказал Веспасиан и дал знак арбитру, чтобы тот подвёл неизвестного гладиатора к его ложе, что и было исполнено.

Сагарис стояла перед императором, и ей казалось, что это сон. Веспасиан был не только видным мужчиной, но и умел одеваться. Золотые браслеты и кольца с дорогими каменьями на руках, туника и тога, сшитые из дорогих заморских тканей, затканных золотой и серебряной нитями, благородное, несколько надменное лицо, пронзительные глаза, в которых светился незаурядный ум, завитые локоны причёски, которая благодаря Веспасиану начала входить в римскую моду...