Когда Авл Септимий выпустил на арену своего последнего бойца, Публий Нумиций похолодел. Это был не Акила, с которым Сагарис могла справиться без особых затруднений — уж кто-кто, а ланиста знал хорошо её возможности — а знаменитый рудиарий-димахер, сириец, сражавшийся двумя мечами сразу. Звали его Фламма. Авла Септимия можно было понять — спасти его школу от поражения мог только выдающийся боец (коим Акила не был), хотя Фламма и выступал на арене совсем недавно и вряд ли мог в достаточной мере восстановиться после тяжёлых боёв. При той суровости, которой отличалась жизнь гладиаторов, можно было предположить, что каждый из них только и ждёт того счастливого дня, когда он сможет навсегда покинуть арену. Однако об этом мечтали далеко не все.
Фламма после каждого освобождения подписывал новый контракт. Четырежды вручали ему деревянный меч «рудис», приносивший свободу, а он всё равно упрямо возвращался на арену. За его плечами было уже тридцать восемь побед! Только девять боёв закончились для него ничьей, и лишь три схватки на арене он проиграл. Это было выдающимся достижением.
Настоящее имя сирийца было неизвестно. Как и большинство гладиаторов, он носил броское прозвище, которое обозначало «пламя». Смуглый Фламма и впрямь пылал на арене яростью, буквально сжигая своих противников неукротимым нравом и бесстрашием.
Сагарис наконец дождалась своей очереди. После парада её сразу же отделили от остальных гладиаторов для сохранения тайны, и она коротала время в одной из крохотных комнатушек под трибунами. Приставленный к ней охранник кормил и поил девушку, пока шли игры. При этом он очень злился, потому что ему было приказано не оставлять подопечную наедине, а ему сильно хотелось посмотреть захватывающее представление.
Фламма не впечатлил Сагарис. Чтобы не пугать амазонку, Публий Нумиций не стал ей говорить о будущем сопернике. Поэтому она не знала, что Акилу в последний момент заменили на непобедимого Фламму. Впрочем, для Сагарис это было не суть важно. Она никогда не выходила на бой с трепетом в сердце. Её приучили с детства только побеждать.
Сириец не был чересчур крупным и с первого взгляда не казался слишком опасным. Однако по тому, как он двигался (словно леопард, подстерегающий свою добычу), девушка поняла — противник у неё очень серьёзный. Но самым скверным было то, что она давно не сражалась с димахерами. Двурукие девы-воительницы были редкостью. Сама Сагарис тоже принадлежала к ним. Правда, Тавас, которая обучала её сражаться без щита, с двумя мечами, превосходила девушку по всем статьям в этом вопросе. Но то Тавас; сладить с предводительницей расмы никто не мог. Особенно в бою. Она была настоящей фурией.
Глашатай объявил имена гладиаторов, и над ареной повисла напряжённая тишина, прерываемая лишь недоумённым шёпотом публики. Фламму знали все, у него было много почитателей, но имя его противника ничего не говорило зрителям. Публий Нумиций решил, что амазонке ради первого боя нужно дать прозвище — для соблюдения эффекта неожиданности. Лицо амазонки скрывал коринфский шлем, и определить, что она девица, было невозможно. Поэтому ланист записал Сагарис в программу выступлений как гладиатора-самнита под именем Арканус — Таинственный.
Арбитр взмахнул своим жезлом с фигуркой бога Меркурия на вершине, и бой начался. Фламме тоже не понравился его соперник. Он был слишком миниатюрным для серьёзного противника. Сириец пребывал в недоумении. С какой стати хитроумный Публий Нумиций выставил неизвестного публике бойца на завершающий игры бой, очень важный для его школы? Да ещё такого с виду хилого?
Фламма насторожился. Сириец почувствовал подвох. Только не мог понять, в чём он состоит. Поэтому вместо привычного для него натиска на противника с первого мгновения схватки Фламма начал бой осторожно, без обычного своего «пламенного» вихря. И вскоре убедился, что его опасения не напрасны.
Сагарис легко парировала все удары сирийца, но атаковать не спешила. Нужно было приспособиться к манере боя Фламмы. Это называлось «укачать» противника — заставить его выдерживать определённый ритм. Задача была сложной, тем более в схватке с опытным рудиарием, но Сагарис упрямо добивалась своей цели.
Фламма начал заводиться. Он уже рубился, как обычно, и всё же не торопился пускать в ход все свои коварные приёмы — уж неизвестно, почему. Его гибкий и проворный противник оказался большим мастером. Несколько раз меч Фламмы доставал Сагарис, но превосходная толедская броня могла выдержать и более сильные удары. А уж те, что приходились вскользь, — тем более; Сагарис умело держала дистанцию. Мало того, она намеренно подпускала Фламму чуть ближе, чем следовало. Пусть уверится в том, что его соперник уступает ему в мастерстве.