Рукава её платья спустились к локтям, обнажив белую кожу, окованную золочёными браслетами искусной работы. Они со звоном стукались друг о друга при каждом её движении. Всё тело её звенело и шумело, металлом иль золотой чешуёй, и чарующим звуком этим полнилась голова, расплёскивая остатки мыслей, как прежде Ракель расплескала пиво. Они текли уж по полу, сбегая и спотыкаясь друг о друга.
– Что я прячу? – повторил Ситрик и коснулся худа, нащупывая пальцами то, что нёс, точно грех.
Рука его медленно, но уверенно нырнула под одежду, развязала узелок на кожаном шнурке и вместе с ножнами выложила на стол нож. Дорогой металл с глухим и обиженным звоном лёг на дерево. Потом пальцы так же покорно сняли с шеи серебряную цепь.
Ракель, радостно улыбаясь и с жадностью смотря на богатый нож, потянулась было пальцами к цепи, но, заметив оберег, отдёрнула руку, зашипела.
– Убери это, спрячь от меня, – тихо сказала она. Ситрик подчинился.
Когда оберег спрятался в его ладони, на лице Ракель опять показалась острозубая и пугающая, но искренняя и чарующая улыбка. Она взяла нож, оголила его, взглянув небрежно, без знания, на отличный клинок. Глаза её усмотрели руны, что шли ободком на костяной рукояти, повторяя несколько слов из молитвы, и она, скривившись, спрятала нож обратно в ножны.
– Я оставлю его себе? – Раздвоенный язык облизал губу, и Ракель, одной рукой схватившись за нож, другой потянулась к поцарапанной ладони Ситрика, что покоилась на столе подле кружки. Она коснулась его пальцев, и Ситрика бросило в дрожь.
– Конечно, – без всякого сомнения ответил он.
Нидхи шумно шмыгнул носом. Не мог он смотреть на это, до дрожи, до безумия боялся, точно самого его обдирают как липку. Ракель же улыбалась счастливо, посмеивалась над растерянным видом Ситрика, что сжимал в ладони свой оберег. Его литые грани больно, до крови, врезались в кожу, но он не обращал на это внимания. Тупое чувство било его в лоб, заставляло покачиваться всё тело.
– Ты ведь не богомолец, мой дорогой? – ласково спросила Ракель гостя.
Ситрик пусто посмотрел на неё, моргнул, но зелёный свет и золотой змеиный блеск не уходили из глаз его.
– Нет, – глухо ответил он.
Ракель рассмеялась снова, теперь показывая жемчужные зубы.
– Нидхи, дорогой, чего же ты зовёшь его богомольцем? Он такой же, как мы.
– Отчего же не звать, – буркнул хозяин дома. – Его оберег прожигал мне глаза даже сквозь одежду, под которой был спрятан. Невыносимый, сильный оберег.
– А ну-ка спрячь его обратно, путник, – велела Ракель.
До Ситрика наконец дошла боль. Он разжал ладонь и удивленно посмотрел на окровавленный оберег, чуть погнувшийся, и глубокие красные вмятины на коже. Долго пытался осмыслить, откуда они и почему он снял с шеи цепь. Не понимая ничего, он покачал головой и вернул оберег на место. Пальцы мелко подрагивали.
– Простите, – пробормотал Ситрик и глянул жалко на Нидхи.
Тот смотрел на него строго и устало, отчего-то лишившись своей прежней нетрезвой весёлости. Его тёмные глаза теперь были чернее самой чёрной ночи.
– Очаг почти погас, – заметил он и встал из-за стола.
– Пусть будет темно, – сказала Ракель. – Лучше накорми скот. Мы сегодня про него совсем забыли.
Нидхи послушно кивнул, поднялся с места, поиграл сухими мышцами плеч и удалился.
– Оставайся ночевать, путник, не бойся, – на этот раз Ракель обратилась к Ситрику. – Ты достаточно заплатил за ночлег.
– Заплатил?
Ракель лишь улыбнулась ему и пригубила свой напиток. Ситрик последовал её примеру. Он быстро хмелел, но тело его не горячилось, наполняясь слабостью и ломкостью, а, наоборот, холодело, точно с каждым глотком он всё глубже опускался в глубокие воды, у которых не было дна. Он пил, уже нетерпеливо дожидаясь, когда скроется в этой ледяной воде с головой, захлебнётся, чтобы стать счастливее.
Ракель поднялась из-за стола, обогнула его и села рядом с Ситриком. Слишком близко. Её бедро, окутанное в тряпьё, касалось его ноги. Он отстранился, заглянул в кружку и с удивлением обнаружил, что та пуста.
– Что же ты молчишь, что всё уж выпил? – спохватилась Ракель.
Она подняла со стола миску и протянула ему, звеня спускающимися к локтям браслетами. Ситрик подставил кружку, и пенящийся напиток обрушился маленьким водопадом. Губы жадно припали к шершавому краю, будто Ситрика терзала неодолимая, горячая жажда. Он сделал глоток, наслаждаясь сладостью, что разливалась сначала по рту, а после по всему сознанию, добиралась по венам до кончиков пальцев. Ракель принялась пить прямо из миски, и питьё сочилось сквозь трещины в посуде, заляпывая её и без того замызганное платье. Она смотрела с интересом на Ситрика, продолжая сидеть рядом.
– Тебе хватит, – прошептала она и коснулась его руки, когда Ситрик осушил и эту кружку.
– Я хочу ещё.
– Хватит. – Голос её шипел.
Ракель допила всё, что осталось на дне, скривилась, сморщилась, облизала тонкие губы, собирая языком замершие на них капли.