Саги огненных птиц

– Кто знает? – выдохнула Ингрид. Лицо её вновь стало каменным. – Раз уж ты видишь своего конунга… Твой бог и твой конунг здесь больше похожи на спасителей от хвори, нежели на злое посмешище, даже если и нет здесь их имён. Неужели неправда то, что сбросил Арн старых богов на дно реки, а глупый люд поверил в чудеса нового, что не имеет власти над этими землями? Неужели тебе режет глаза то, что предал он богов? Это слова скальда, а скальд, как ты и сказал, не может врать.

Ситрик умолк, потупив взор и быстро что-то соображая. Он шевелил губами, повторяя засевшие в голове строчки.

– Все вы здесь предатели богов, и конунг ваш клятвопреступник, – жестоко произнесла она. – Кузнец бед, не иначе.

Она с прищуром окинула взглядом Ситрика, надеясь, что того уязвили её слова. Но он, казалось, пропустил их мимо ушей. Он уж быстро записывал мелкие-мелкие строчки почти поверх прежних строк, пытаясь уместить всё на двух половинках восковых дощечек. После пристально просмотрел записанное и вновь обратился к Ингрид.

– Твой отец и вправду видел всё это?

– Что всё?

– Всё то, о чём этот сказ. Зелёная ткань… Неужели у суми есть что-то подобное? Это правда, что болезнь пришла из-за того, что люди забыли о целебной ткани?

– Нет. Он не видел всего того. Почти всё записал со слов сумских женщин, но я верю ему. Верю, что Зелёная ткань и вправду существует, иначе не стал бы он говорить о ней.

Ингрид вздохнула.

– Хотелось бы мне укрыться этим покровом. Верно, если бы я легла в нём на траву, меня бы никто не заметил и не тронул. – Голос Ингрид предательски дрогнул. – Отец говорил, что в том племени, где он был, один колдун ткал Зелёное полотно из трижды сорока трав. Он ткал его для своей больной дочери, чтобы уберечь её от зла. Ткал, но не знал, правильно ли его делает, ведь некоторые секреты были погребены вместе с теми, кого разил мечом пришлый конунг.

В горле стало горько от слёз.

Солнце скатилось за горизонт. Вечерело. Инеистая Грива и Чёрный везли уж в своей колеснице бледную полную луну.

Ситрик, спохватившись, велел скорее собираться да торопиться к Большому дому, пока не заперли ворота. Они бежали, петляя меж хижин то по чистым, застланным деревом дорожкам, то по грязным выбоинам с никогда не высыхающими лужами. Только когда впереди показались ворота Большого дома, Ингрид поняла, что позабыла вновь прихорошиться по городской моде. Волосы она торопливо заправила за ворот, сарафан и украшения остались в сумке Ситрика, а сама она, запыхавшаяся, растрёпанная, раскрасневшаяся, в одном лишь платье да платке. Но одеваться было уже поздно – стражник, стоявший у ворот, заметил их приближение.

– Что это вы так припозднились? – с лукавством в голосе спросил он.

Ситрик промолчал, не зная, что ответить да как соврать. Ингрид и сама оробела – больно весел был голос говорящего.

– Обещали ж, что будете до заката, – продолжал стражник. – Чего уж, проходите.

Уже за забором Ингрид наскоро поправила выбившиеся пряди, забрала у Ситрика свои вещи и выдохнула. Голова кружилась – отвыкла Ингрид бегать да дышать полной грудью. А говорила она сегодня столько, сколько слов за всю жизнь, кажется, не произнесла. Никогда и не баяла для кого-то прежде, ведь из слушателей у неё были лишь молодая сосна, берёзки на берегу да родная река.

– Мне пора, – вдруг прошептал Ситрик. – Иначе епископ меня за уши отдерёт, если я не приду вовсе.

Ингрид кивнула, и Ситрик, не прощаясь, снова бросился бегом через ворота к церкви, о которой она ему пела, а он – обещал прежде показать. Ингрид проводила его долгим взглядом, а после поднялась к себе наверх, в свою незапертую клетку, где её поджидала обеспокоенная служанка.

На следующий вечер Ситрик снова пришёл, и Ингрид рассказывала ему любимые стихи отца, кутаясь в плащ аколута так, будто это был Зелёный покров. Несколько дней кряду ходили они к реке, иной раз забывая вернуться вовремя – светлы были летние ночи да непросто было уследить по небу за временем.

На пятый день, не дождавшись стука в дверь, Ингрид сама спустилась в большую залу, нарядившись в сарафан с большими фибулами. В этот раз она и бусы повесила меж ними. Те, что подарил Ольгир. Ингрид помнила, что так по праздникам наряжалась её покойная мать, и это помогало забыть лицо того, кто отдал ей эти украшения.

В большой зале народу было много, но Ингрид не растерялась и прошла мимо людей. Слышала, как в спину здороваются с ней, но ничего не отвечала, лишь еле заметно кивала.

– Высокомерная, – прошипела ей вслед одна из женщин, и Ингрид нахмурила брови.

Она встала у дверей, дожидаясь Ситрика. Тот опаздывал, чего не случалось раньше.

Хлопнули ворота, и Ингрид тут же высунулась во двор, ожидая увидеть аколута. Въехали всадники, в которых дева узнала Рыжебородого и Вигго, а за ними следом, на Соле, показался Ольгир. Выглядел он уставшим и осунувшимся.

– Тролль бы тебя побрал, – прошипела Ингрид и хотела было броситься в свои покои и спрятаться там, но смогла пересилить страх и вышла навстречу приехавшим.