Саймон и программа Homo sapiens

Сердце стучит у меня в ушах. Я чувствую. я и не знаю что. Не хочу даже думать об этом. Лишь в одном я уверен: сама мысль, что Блю не увидит пьесу, кажется мне невыносимой.

Хотел бы я, чтобы мне было все равно.

Мартин закрывает лицо руками.

— Прости, прости меня, Спир.

— Прекрати. — Я встаю. — Понял? Хватит.

* * *

Вообще, я уже немножко устал от всей этой фигни, но стараюсь не расстраиваться. Меня не должно волновать, что какие-то идиоты называют меня идиотским словом, и не должно волновать чужое мнение. Но меня оно волнует. Эбби приобнимает меня за плечи, и, стоя за кулисами, мы смотрим, как мисс Олбрайт выходит на сцену.

— Всем привет, — говорит она в микрофон. Она держит в руках какую-то книжку и не улыбается даже самую малость. — Некоторые из вас меня знают. Я мисс Олбрайт, преподаю в театральном кружке.

В зале кто-то присвистывает и несколько человек хихикают.

— Я знаю, что все вы здесь собрались, чтобы увидеть предпремьерный показ одной классной постановки. Наша прекрасная команда хочет поскорее начать представление, но перед этим я займу пару минут вашего внимания, чтобы напомнить о правилах Криквуда, касательно травли.

От слов «правила» и «травля» народ в зале, как по волшебству, затихает. Слышен только приглушенный шепот и шуршание джинсов о сиденья. Потом кто-то взрывается смехом, кто-то кричит «ТИХО!» и еще несколько ребят хихикают в ответ.

— Я подожду, — говорит мисс Олбрайт и, когда смех затихает, поднимает книжку над головой. — Кто знает, что это?

— Ваш дневник? — Какой-то придурок из десятого класса.

Мисс Олбрайт, игнорируя его, продолжает:

— Это Правила Криквуда, которые вы все должны были прочитать и подписать в начале учебного года.

Но никто уже не слушает. Господи. Как же, наверное, отстойно быть учителем. Скрестив ноги, я сижу за кулисами в окружении девчонок. Мисс Олбрайт продолжает говорить, затем зачитывает отрывки из Правил Криквуда, затем снова что-то говорит. Когда она упоминает политику нулевой толерантности, Эбби сжимает мою ладонь. Минуты текут ужасно медленно.

Я чувствую абсолютное опустошение.

Наконец мисс Олбрайт возвращается за кулисы и швыряет книгу на стул.

— Поехали, — говорит она, и взгляд у нее пугающе напряженный.

Свет в зале потухает, и из оркестровой ямы доносятся первые ноты увертюры. Я выхожу из-за кулис на сцену. Ноги и руки словно отяжелели. Мне хочется домой — забраться под одеяло и включить айпод.

Но занавес уже открывается.

И я продолжаю идти вперед.

28

Чуть позже, в гримерке, меня вдруг осенило.

Мартин ван Бюрен. Наш гребаный восьмой президент.

Но не может же быть… Нет, это невозможно.

Полотенце выскальзывает из рук и падает на пол. Вокруг меня девчонки снимают шляпы, распускают волосы, умываются пенками и застегивают чехлы для одежды. Открывается дверь, и раздается взрыв смеха.

У меня голова идет кругом. Что я вообще знаю о Мартине? И что знаю о Блю?

Очевидно, что Мартин — парень умный. Но умен ли он настолько, чтобы быть Блю? И я понятия не имею, есть ли в Мартине еврейская кровь. Вполне может быть. Но он не единственный ребенок в семье, хотя об этом Блю мог и соврать. Не знаю, не знаю… Что-то не сходится. Мартин же не гей.

Правда, как выяснилось, кто-то все-таки считает его геем. Но, пожалуй, не стоит верить на слово какому-то неизвестному придурку, назвавшему меня педиком.

— Саймон! О нет! — восклицает Эбби, застыв в дверях.

— Что?

— Ты все смыл! — С минуту она вглядывается в мое лицо. — Хотя, в принципе, разглядеть еще можно.

— Разглядеть во мне красавчика? — уточняю я, и Эбби смеется.

— Слушай. Ник только что написал мне, что ждет нас на парковке. Мы везем тебя потусить.

— Что? Куда?

— Пока не знаю. Но моя мама уехала в Вашингтон на выходные, а значит, и дом, и машина полностью в моем распоряжении. Так что эту ночь ты проведешь на территории Сусо.

— Мы останемся у тебя с ночевкой?

— Ага, — кивает она, и я замечаю, что она уже смыла грим и переоделась в скинни-джинсы. — В общем, скорей вези сестру домой и делай дела.

Я смотрю на себя в зеркало и пытаюсь пригладить волосы.

— Нора уже уехала на автобусе, — медленно отвечаю я. Так странно. Саймон в зеркале по-прежнему в линзах. По-прежнему почти неузнаваем. — Напомни-ка мне еще раз, почему мы едем тусить?

— Потому что у нас в кои-то веки не будет вечерней репетиции, — говорит она, тыкая пальцем мне в щеку, — и потому что денек у тебя выдался мегастранный.

Меня разбирает смех. Она даже не представляет насколько.

По пути к парковке Эбби о чем-то болтает и что-то планирует, но я едва ее слушаю. Не могу перестать думать о Мартине.

Нет, не может такого быть. Это значило бы, что Мартин написал тот августовский пост на «Тамблере», в котором признался, что он гей.

И что именно с Мартином я переписывался каждый день в течение последних пяти месяцев.

В принципе, в это можно было бы поверить, но его шантаж я себе никак объяснить не могу. Если Мартин — гей, зачем вообще втягивать Эбби?

— Предлагаю провести день в Литтл Файв Пойнтс[44], — говорит Эбби, — а потом поехать в Мидтаун[45].

— Звучит отлично, — отзываюсь я.

Все-таки что-то здесь не сходится.