Сайт нашего города

Отважная дама-морж раздевается и совершает заплыв от насыпи у Нарышкина бастиона. Эмоционально раскрепощённые иностранцы восторженно кричат ей «браво» и даже «бис». Наши только поёживаются и тоже отпускают много слов на букву «бэ», самое приличное из которых «баба». Да уж, это не фунт изюму вот так плескаться в ледяной воде, когда тепло одетые граждане запросто ходят по толстому льду между берегом и Комендантской пристанью Невских ворот или, как их ещё называют, Ворот смерти. Через них когда-то проходил перед отправкой на казнь в Шлиссельбургскую крепость старший брат человека, чьё имя Город носил почти семьдесят лет. О чём он думал тогда, проходя под аркой ворот в последний раз? Возможно, что взгляд его упал на отметки подъёма воды в Неве во время сильных наводнений. Много раз затопляемый непотопляемый город.

До полуденного выстрела ещё есть время, поэтому мы погуляем по Главной или Центральной аллее. Сбоку от неё сидит Шемякинский бронзовый Петр, который остроумные питерцы уже успели окрестить Медным сидником, и тревожно смотрит на свой собор. У него удивительные пальцы: тонкие, нервные, повелительные, сведённые какой-то деятельной судорогой. Посмотрев на такие руки, начинаешь верить в то, что можно описать характер человека по его рукам. Даже если бы Михаил Михайлович Шемякин изваял только одни эти руки, можно было бы догадаться, кому они принадлежат.

С этим памятником обожают фотографироваться туристы, особенно корейцы и вьетнамцы. Вот и сейчас они, такие маленькие, облепили его со всех сторон, как дети любимого папу. Кто-то забрался на колени, кто-то повис на могучем плече, кто-то обхватил сзади руками за шею. Стоит им только отойти от памятника, как тут же на него набрасывается очередная порция туристов, как воробьиная стая на пшено. В результате такой нежной любви бронза памятника, надраенная замшевыми куртками и меховыми пальто, ярко сверкает на солнце. Пётр смотрит на мир выпуклыми глазами и, должно быть, думает: «Как всё изменилось вокруг: и мой город, и жизнь в нём, только люди всё те же – ну как дети, ей-богу!».

Если пойти дальше по аллее, мы окажемся на главной площади крепости. Обогнув Монетный двор, можно пройти через Васильевские ворота к Алексеевскому равелину, где когда-то находился Секретный дом, в котором томился перед отправкой в Сибирь автор «Путешествия из Петербурга в Москву», этот «бунтовщик, хуже Пугачёва». Здесь же с апреля и до конца 1849 года находился Достоевский за участие в собраниях петрашевцев. Отсюда Фёдор Михайлович писал брату: «Быть человеком между людьми и остаться им навсегда, в каких бы то ни было несчастиях, не уныть и не пасть – вот в чём жизнь, в чём задача её». А слева от нас окажется Трубецкой бастион, в тюрьме которого первым арестантом был сын создателя Города – царевич Алексей. Драма венценосной семьи, которая до сих пор пугает борьбой отца с сыном.

Мы туда не пойдём, а начнём медленно взбираться по аппарели на Государев бастион, откуда открывается невыразимая панорама Невы и города. Но мы будем смотреть в другую сторону. Над Невской куртиной, где в одном из казематов в своё время томился литературный критик Писарев, гуляет ледяной ветер. Даже яркое солнце не согревает, а только слепит глаза, отражаясь в шпиле колокольни, отчего тот похож на сорокаметровый огненный столб. Во дворе Нарышкина бастиона кишит огромное количество народа. В основном это школьники, которых знакомят с историей родного города. Педагоги пытаются что-то им втолковать, но они слишком возбуждены ожидаемым выстрелом пушки. «Ну, когда же, когда?» – галдят детские голоса.

Чуть далее – Комендантский дом, где велось дело декабристов. Были такие мечтатели, которые верили в возможность справедливой власти в России и которые, по утверждению Ленина, разбудили самого Герцена, после чего тот «развернул революционную агитацию. Её подхватили, расширили, укрепили, закалили революционеры-разночинцы, начиная с Чернышевского и кончая героями «Народной воли». Шире стал круг борцов, ближе их связь с народом. «Молодые штурманы будущей бури» – звал их Герцен. Но это не была ещё сама буря. Буря, это – движение самих масс…». Раньше на экзамене по истории любили ввернуть какую-нибудь цитату из Ленина – это был верный шанс схлопотать высший бал, – но при цитировании данного отрывка из статьи «Памяти Герцена» постоянно путались, кто и в какой последовательности кого разбудил.