Сайт нашего города

Как раз в год моего рождения был снят фильм «Семнадцать мгновений весны», где фашисты были показаны очень гордой, сильной, красивой кастой «истинных арийцев с нордическим характером». Но как-то не блажило в эту касту играть. Может, потому, что было показано, как эта каста гибнет от амбициозной веры в свою исключительность. А может быть, просто оттого, что самым лучшим арийцем там оказался… советский разведчик Исаев Максим Максимыч. Мы тогда пытали взрослых расспросами, что это за избранная раса такая, коли русский человек так легко перешёл в неё, и никто из арийцев даже не догадался, что он – мало того, что не ариец, а представитель как раз той нации, которую фюрер окрестил «недочеловеками»? Попробовал бы китаец прикинуться эфиопом – вряд ли у него что получилось бы. Зачем вообще провозглашать какую-то расу самой лучшей или худшей, если внутри нации все люди разные, и иногда члены одной семьи не находят общего языка между собой? Чем один человек отличается от другого человека, и почему на основе этих отличий кто-то берёт на себя право уничтожать непохожих на себя?

Мы расспрашивали об этом учителей, но они не знали, как это объяснить, тем более детям. Подобные темы были под запретом, да и информации по ним никакой не было. Мы знали из уроков истории, насколько страшной была война с фашистской Германией, и безошибочное детское чувство прекрасного подсказывало, что творцы таких безумств и злодеяний никак не могут быть высшей расой, если она вообще имеет место быть. В семье не без урода. Один может прославить расу или нацию, а другой – опозорит её донельзя, хотя при этом и будет орать, что он – великий сын своего народа. Опозорит так, что мир забудет даже выдающихся детей этого народа, которые жили задолго до этого «великого сына». И никто из соплеменников не додумался сказать ему: «Какой ты, на фиг, великий сын народа? Ты просто не тем ударился о воду, дурачок».

Но почему на звание высшей расы всегда претендуют именно одичавшие человекообразные? Высшая раса – это, должно быть, люди высочайшей порядочности и образованности, абсолютной внутренней свободы и культуры. Но такие люди никогда не станут стучать себя кулаком в грудь: «Я – суперчеловек!». Так всегда поступают только недоделанные. Это их удел. Их, кстати, всегда можно по этому жесту определить – никогда не ошибётесь. Если вам кто станет рассказывать о своей принадлежности к чему-то избранному или высшему, плюньте ему в харю – он большего и не заслуживает. А ещё лучше – пройдите мимо, если этот «высший», конечно, предоставит такую возможность. Потому что такие люди больше всего не любят, когда кто-то проходит мимо без внимания к их неустойчивой персоне.

Сложно было бы представить себе, скажем, Дмитрия Лихачёва или Мстислава Ростроповича, чтобы они говорили о своей избранности и причисляли себя к сверхлюдям. Опять-таки следует оговориться, что сверхчеловеками – или, как в англоязычном мире говорят, суперменами – мы будем называть не бесчисленных клонов агента 007, которые смело наматывают чьи-то кишки на кулак, потому что им так приказало начальство. А будем понимать под этим словом именно простых живых людей, которые остаются людьми даже в самых нечеловеческих условиях; кого не могут заставить перестать быть живым и всё чувствующим человеком ни слава, ни почести, ни жестокости жизни, ни прочие ужимки многогранного мира. Когда я слышу о суперменах, то представляю именно таких людей, и ничего не могу с собой поделать. Не могу ими считать каких-то недалёких и самодовольных костоломов.

И тем более странно видеть палачей и психопатов, которые совершенно серьёзно считают себя сверхлюдьми и высшей расой. И уж совсем страшно наблюдать, как внуки и правнуки тех, кого терзали эти палачи, играют в эсесовцев и солдат Абвера, носятся с именем Гитлера на устах, как с молитвой, и играют так самозабвенно, что даже могут убивать своих противников прямо на центральных улицах города, пережившим Блокаду и прочие выходки высшей расы. Трудно понять, где в их игре «наши», «свои» и все прочие. И вообще, в чём смысл и суть игры? Да, дети – это цветы жизни, но такие дети напоминают цветы без корней. Их корни воевали против тех, кого цветы теперь считают «своим», «нашим». Их корни обрубили, отделили от них, доказали, что всех этих подвигов можно было и не совершать, что всё постепенно уладилось бы само собой, путём эволюции… Но без корней любая поросль умирает. Нет, она ещё какое-то время ходит, дышит, питается, то есть физически жива и даже вроде как здорова. Как выгнившее изнутри дерево без сердечника ещё продолжает производить впечатление чего-то мощного и устойчивого.

То ли их оторвали от корней, то ли они сами оторвались, но нас вообще иногда называют «Иванами, родства не помнящими». Мы страшно обижаемся, естественно, на такие заявления, но никто не обидится, если увидит на стенах своего дома или подъезда корявую свастику.

– Да это же детишки играют, – скажем мы себе. – Дитя чем бы ни тешилось, лишь бы не плакало.