Сахалин

 - Ваше высокоблагородие, - пристает к смотрителю, пока я разговариваю в сторонке, пожилой мужичонка, - велите меня из кандальной выпустить! Что ж я сделал? На три дня всего отлучился. Горе взяло, - выпил, только и всего. Достал водки бутылку, да и прогулял. За что же меня держать?

 - Врешь, паря, убежишь!

 - Господи, да зачем мне бежать? Что мне, в тюрьме, что ли, нехорошо? - распинается "беглец". - Сами изволите знать, было бы плохо, - взял "борцу", да и конец. Сами знаете, лучше ничего и не может быть. Борец - от каторги средство первое.

 - Долго ли меня здесь держать будут? - мрачно спрашивает другой. - Долго ли, спрашиваю!

 - Следствие еще идет.

 - Да ведь четвертый год я здесь сижу, задыхаюсь! Долго ли моему терпению предела не будет? Ведь сознаюсь я...

 - Мало ли что ты, паря, сознаешься, да следствие еще не кончено.

 - Да ведь сил, сил моих, говорю, нету.

 - Ваше высокоблагородие! Что ж это за баланду дали? Есть невозможно! Картошка не чищенная! На Пасху разговляться, - и то рыбу дали!..

 Мы выходим.

 - Выпустите вы меня, говорю, вам...

 - Ваше высокоблагородие, долго ли?.. Ваше...

 Надзиратель запирает дверь большим висячим замком.

 Из-за запертой двери доносится глухой гул голосов.

 Корсаковская кандальная тюрьма - одна из наиболее мрачных, наиболее безотрадных на Сахалине.

 Быть может, ее обитатели произвели на вас не только неприятное, - отталкивающее впечатление?

 Милостивые государи, вы стоите рядом с человеческим горем. А горе надо слушать сердцем.

 Тогда вы услышите в этом "зверстве" много и человеческих мотивов, в "злобе" - много страдания, в "циничном" смехе - много отчаяния...

 По грязному двору кандальной тюрьмы мы переходим в "отделение исправляющихся".

 

Вольная тюрьма

 Люди на работах.

 В тюрьме остались только староста, "каморщики", то есть уборщики камер, парашечники, - вообще "чиновники", как их насмешливо называет каторга.

 Метут, скребут, чистят, прибирают.

 Везде белят.

 Из ельника делают очень живописные узоры и убирают ими стены.

 Ждут приезда начальства, - и, конечно, тогда тюрьма не будет иметь того вида, какой она имеет теперь в своем обычном, повседневном, будничном уборе.

 Вольная тюрьма, - и Корсаковская и всякая другая на Сахалине, - производит впечатление просто-напросто ночлежного дома.

 Очень плохого, очень грязного, где собираются самые подонки городской нищеты.

 Где никто не заботится ни о воздухе, ни о чистоте, ни о гигиене.

 Пришел, выспался - и ушел!

 - Пропади она пропадом!

 Грязные, тусклые окна пропускают мало света.

 Нары - посреди каждого "номера" - скатом на две стороны. Нары вдоль стен.

 Грязь - хоть ножом отскабливай. Мылом никаким не отмоешь.

 Когда моют полы, поднимают одну из половиц, и грязь просто-напросто стекает под пол.

 Мы застаем как раз такую картину.

 - Ах, свиньи, свиньи! - качает головой смотритель, словно в этом виноваты одни "свиньи".

 Пробую палкой, - палка чуть не на пол-аршина уходит в жидкую грязь в подполице.

 На этом-то болоте из грязи стоит тюрьма. Этими испарениями дышат люди.

 - Очень, очень скверная тюрьма! - подтверждает смотритель. - Теперь еще ничего, только сыро. А зимой - холод. Скверно, очень, очень скверно.

 Почти во всякой тюрьме, в каком-нибудь номере, вы непременно увидите скрипку. Она висит обыкновенно на передней стене, где висит все, что есть наиболее ценного у тюрьмы, - образ, лубочные картины, какие есть, лучшее платье. Около этой же стены стоит обыкновенно и отдельная, сравнительно чистая постель всегда "чисто" одетого в свое платье старосты.

 Скрипка - любимый инструмент каторги.

 Помню, я рассказал кому-то из каторжных ту сцену из "Мертвого дома", где Достоевский описывает, как загулявший каторжанин нанимает скрипача, и тот целый день ходит за ним и пищит на скрипке.

 Мой собеседник даже словно обрадовался.

 - Вот-вот, - для этого самого! Загуляет кто! Это господин, про которого вы изволите говорить, верно описал.

 - Да ведь он описывал давнишнее время.

 - Все одно, - и теперь-с. Скрипка - первая штука, ежели гулять. Веселый струмент.

 В одной из камер на стене висели самодельные картины одного из каторжных, Бабаева. Картины изображали скачущих верхами генералов.

 - А где сам художник?

 - На обвахте сидит. В одиночке содержится.

 - Вот что, я возьму одну картину, - на тебе рубль, передай Бабаеву. Ему, чай, на табачишко, на сахар нужно! - дал я нарочно, чтобы испытать, передаст ли человек деньги своему еще более страждущему товарищу.

 - Смотри же, передай!

 - Помилте!

 Деньги переданы не были.

Мастерские

 Корсаковские мастерские, - столярная, слесарная, токарная, сапожная, швальная, кузница, - работают недурно.

 И у господ служащих и... даже во Владивостоке, у многих можно видеть очень приличную мебель работы корсаковских мастерских.

 Мастерские расположены здесь же на тюремном дворе.

 Многие мастеровые в них и ночуют. Как-то легче на душе становится, когда после тюремной "оголтелости" и голой нищеты входишь в мастерские.

 Здесь хоть чуть-чуть да пахнет в воздухе достатком, у всякого есть хоть что-нибудь и лишнее.