Сахара

Пейрус лежит в своем выдвижном ящике. Все, нет уже моего дружка. У него набрякшее, совершенно желтое, пропитанное смертью лицо. Я вижу вытянувшийся труп и ущерб, нанесенный болезнью, и мне крайне сложно распознать своего приятеля детских лет, которого я лично вернул к жизни, предложив ему приключение.

Ёб вашу мать, а ведь он почти что выкарабкался из всего этого дерьма. Сюзи ноет и непрерывно шмыгает носом. Реви, реви, малышка, меньше будешь ссать.

Снаружи все так же серо, и лет дождь.

* * *

Забава кончилась. Джеки очень быстро подружился с Пейрусом, но, точно так же как и я, совершенно не намерен расклеиваться. Это не в нашем стиле. Но, опять же, ни у кого из нас уже нет желания развлекаться. Мы сразу же отправляемся в промышленный квартал, где у нас имеется офис и склад. Лично я собираюсь как можно быстрее подготовить следующий конвой, самый крупный, который когда-либо ездил по Африке. Мне хочется сразу же броситься в омут приключения, сгрести кучу бабок и переключиться на чего-нибудь другое.

Вот только судьбе было угодно решить иначе.

* * *

Через пару дней пробуем воспользоваться открытием охотничьего сезона, потому что нам обещают истинную оргию животных, но тут мне становится хреново. Я быстро распознаю охватившую горячку. Малярия. Похоже, что Африка желает свести со мной счеты.

Обеспокоенный Джеки настаивает на том, чтобы отвезти меня в больницу или хотя бы достать хинин. Это должно удержать горячку.

Больница представляет собой огромное, старое здание, столь же гостеприимное как тюрьма и пропахшее эфиром. Руководствуясь табличками, мы направляемся в приемный покой, где предстаем перед тремя молодыми типами в белых халатах, которые только-только пришли на работу. Мы прерываем их утренний кофе. Низенький бородатый очкарик глядит на меня, допивая свою чашку.

Похоже, что наш видок ему не нравится. Мы приблизительно одного и того же возраста, но мы загорелые и богатые, в то время как сам он осужден на то, чтобы гнить под лампами дневного света. И он дает нам почувствовать, что мы здесь лишние.

— В чем дело?

— У меня малярия. Я знаком с признаками и чувствую, что наступает кризис. Есть ли у вас хинин, чтобы притормозить его?

— Малярия?

— Да. Я возвратился из Африки. Сейчас у меня не менее сорока трех градусов температуры.

Один из пьющих утренний кофе гогочет.

— Это просто невозможно. При сорока трех градусах вы бы не могли ни стоять на ногах, ни говорить. Вы бы просто бредили.

Бородатый поддакивает.

Ну как объяснить этим коновалам? Беру себя в руки и терпеливо говорю бородачу:

— Я принимаю много наркотиков, поэтому привычен к возбужденным состояниям. Приступы у меня уже бывали. Сейчас же мне нужен только хинин, чтобы немного притормозить этот процесс.

— Но мы же не можем выдать вам лекарство просто так!

Это уже выбивает меня из равновесия. Я уже собираюсь послать их всех к чертовой матери и уйти, когда бородатый хватает меня за руку.

— Сейчас мы измерим вам температуру, и вы сами удостоверитесь, что мой коллега прав.

Буквально через пару минут, поглядев на термометр, он меняет свой тон.

— Вас нужно немедленно госпитализировать!

Вся эта дискуссия лишь ухудшила мое состояние. Чувствую, как меня заливает жаркая волна, глаз застилает темнота. Мой дружок Джеки с помощью врачей поддерживает меня, после чего я понимаю, что меня укладывают на носилках.

— Нет. Я хочу всего лишь немного хинина, вот и все.

Джеки что-то говорит, когда меня несут по коридорам. Но ведь у меня совершенно нет времени валяться по больницам! Нужно заниматься конвоем.

А через минуту я теряю сознание.

* * *

Я плыву. Просыпаюсь, все где-то вдалеке. Какие-то звуки, кто-то прикасается ко мне. Я снова теряю сознание, после чего прихожу в себя в сиянии электрического света, от которого режет глаза. Оказывается, ко мне обращается медсестра. Снова день, потом постепенно время нахождения в сознании увеличивается. Да, я все осознаю, но чувствую себя паскудно. Горячка не спадает, и невозможно узнать, что же со мной происходит. Справа от меня располагается ряд кроватей. Мой сосед — маленький старикашка, который не пошевелился с тех пор, как я здесь нахожусь.

Медсестра — это пожилая женщина с крикливым голосом, которая постоянно вопит. Как только заходит в палату, тут же выступает на какого-то больного в двух-трех койках от меня, все время одного и того же. То ли ее вообще никогда не трахали, то ли плохо, так что теперь она отыгрывается на бедняге. Слушать это просто невозможно.

Поначалу я чувствую внутри себя ледяной холод, потом начинаю пылать. Прошу поменять мне постельное белье, мокрое после каждого приступа, но старуха ни о чем не желает слышать. Белье меняют по утрам, сейчас же время неподходящее.

Единственные сносные мгновения во всем этом бардаке — это посещения Джеки. Пару раз в день я слышу его делано веселый голос: «Ну как оно дела, братишка» и просыпаюсь. Он разговаривает со мной, после чего мне делается получше.