Сахарная пудра была горька, как её счастливая жизнь (СИ)

Семейные женщины, как бы то не звучало странно, даже пахнут по-особенному. Нет, это не дорогой парфюм, или запах вчерашнего ужина и детской присыпки. От них, по-настоящему любящих и любимых, улетучиваются нотки терпкого счастья, домашнего уюта и уверенности. Кажется, в этот вечер и такого неуловимого вкуса стало в воздухе в тысячи раз больше, и кислил он немного тем парнем, с небритой кожей на лице, и утренним поцелуем взрослой дочки.

Наконец, такой железный взгляд переметнулся на ледяного мужчину, что смотрел ровно в тут точку, где были глаза девушки в прошлое мгновенье. Также как и его дыхание, мягкие стопы бесшумно услали собой узкую дорожку вокруг стола, создавая из ещё более извилистую тропу на ковре своими следами. Ладони, что на этот раз были горячими, но только сильно горчили табаком, на пару секунд повисли в воздухе, после чего совсем мягко обласкали уставшие плечи, а затем и грудь сидевшего впереди мужчины.

Задышал он чаще и тяжелее, что не могло оставить ее равнодушной. Улыбка совсем ясно отпечаталась на ее лице, а нос ласково проскользнул по макушке, покрытой густыми темными вперемешку с седыми волосами. Женщина в это время вдохнула воздух с его волос настолько шумно, что смогла «перекричать» даже пробудившийся котёл, а затем совсем тихо выдохнула.

Мужчина, как довольный кот, заурчал, укладывая свои ладони поверх худощавых рук, крепко сжимая те и оставляя влажный поцелуй прямо на больших пальцах. От такого тепло полилось по ее телу с огромнейшей силой, а к и без тому лепечущим ресницами подкатил избыток влаги.

-Брагин,-протяжно и хрипло просвистели обожженные связки от воздуха, тут же вновь наполнившего легкие.

-Скажи мне пожалуйста, сколько ещё раз мне надо оказаться перед тобой на операционном столе, чтобы проснуться я могла в обнимку не с историями болезни неизвестных людей, а с историями твоих похождений на моем теле? М? Сколько ещё раз мы должны расшибиться об все, что угодно, игнорируя судьбу? Сколько ещё, черт возьми, мы будем с тобой пить вместе и целоваться в закрытой ординаторской, а потом идти спать в разные постели? Сколько, Брагин?

Тихий голос был больше похож на истерику, но пока ее речь по нарастающей соединилась с комом в горле, он успел подняться с места, выпрямляясь и укладывая свои ладони на талию, а когда губы наконец перестали шевелиться, женская спина уперлась лопатками в кирпичную кладку стены, изломы которой больно давили кожу, а губы ещё раз, неизвестно в который, начали сливаться в одно единое целое.

-Нисколько,-забирая остаток кислорода своими губами, произнёс Олег. Его ладонь висела немного ниже щеки Марины, а та ещё сильнее хватала губами воздух, но их уголки уже смотрели вверх, как и глаза, которые уже были совсем светлы.

-Я уже не надеялся, что когда-нибудь скажу это, но… по инструкции в ночь после инфаркта и обморожения я не должен был тебя реанимировать, никто не должен был этого делать. Скорая ещё в машине констатировала смерть. Понимаешь к чему я?.. К чертям все, все эти инструкции… Я без тебя жить не могу, Марин, не могу уже никак.

И лопатки с новой силой начали пытаться сопротивляться крепкому камню, но сдаваться ни они, ни она не собирались. Тихий и протяжный стон от пронизывающей все ее тело боли, изворотливо вырвался из сцепленных губ, а вместе с этим входная дверь открылась ключом снаружи.

========== Часть 18 ==========

-Кхм,- где-то в глубине длинного коридора появился темный силуэт человека, который только что находился в дверном проеме парадной. Вопрос, обратили ли они бы внимание на нового гостя, не будь такого «незаметного» покашливания, спорный, но взбудораженное от испуга и стыда лицо Марины быстро одернулось от мужских губ в сторону знакомого голоса. Глаза забегали по сторонам, а даже в темноте девушка узнала родное лицо.

-Я, кажется, немного не вовремя, да? - тоненький голосок девочки разрезал это напряженное мыслями молчание, а ладонь Брагина легко и почти бесшумно ударилась в кирпичную кладку.

Халат был быстро приведён в приличное состояние, и по треморным движениям побледневших ладоней все было понятно.

Соня, как ни в чем не бывало, вернулась в прихожую, наконец включая там свет и, удобно усевшись на маленькой тумбочке с мягким верхом, начала развязывать шнуровку зимних ботинок. Девочка улыбнулась, вспоминая, как пол часа назад бантики из этих самых шнурков настырно пытался завязать ее «хороший друг». На губах блеснул смех, но в этот же момент рядом начали слышаться быстрые шаги; при виде покрасневших щёк и растрёпанных волос только большее умиление постигло Соню, чего совсем нельзя было сказать о Марине.