Сахарная пудра была горька, как её счастливая жизнь (СИ)

-Она три часа : лежала в снегу,на ледяном мраморе, в комплекте с приступом стенокардии. Спасать её нет никакого смысла, Олег. Она будет овощем, и наврятли за это тебе будет благодарна,- Куликов говорил абсолютно спокойно лишь изредка поглядывая на жизненные показатели, что постоянно падали, а под конец и вовсе сошли на нет.

Противный писк в тот момент разрезал слух всех присутствующих, а я, прекрасно понимая его смысл, вместо того, чтобы прямо тут придушить Куликова, быстро стянул с Марины всю одежду рывками, начиная реанимировать ту.

Так продолжалось две минуты, три, почти пять. Когда силы и всякая вера уже были исчерпаны,казалось все потеряно. Раз за разом вдавливая грудную клетку , затыкая ледяной нос в мелких ссадинах и кровоподтёках от холода, шансов становилось все меньше.Полагаться оставалось лишь на чудо, и , возможно, это было именно оно. Мои губы невнятно что-то бормотали, со лба стекал пот, а руки изрядно забились, когда в последний раз, изо всех сил я вдохнул полную грудь воздуха в её рот, а монитор вдруг перестал пищать, сменяя ноль хоть и малой, но более живой цифрой. По-звериному злой взгляд упал на Куликова, что спокойно стоял в стороне, а я рукавом промокнул лоб,-Я придушу тебя совсем немного позже, а сейчас, пока ты не до конца ещё возомнил себя богом, помоги побыстрее доехать до операционной.Уж слишком ваше величество много времени потратило на своё дебильное решение…

========== Часть 3 ==========

Свет в прозрачных окнах, которыми были утыканы все многоэтажки, начал медленно отключаться. Скоро уже было сложно найти бело-жёлтый квадрат, а в одном из зданий огромной клиники это было сделать намного легче. Сегодня ночью не спало все приемное отделение, а вместе с ним и мелкая периферия не могла уснуть, беспокоясь о одной единственной жизни. Никто даже не заметил, что за те долгие девять часов весь город оказался в сияющей белой шубе. Холодный снег окутал своей пеленой все: пустующие дороги, высокие прежде серые фонари, до этого разноцветные балконы, припаркованные на улице автомобили и даже двери некоторых домов; все было укрыто пуховым одеялом. Как только первые скупые лучи кое-как пробивающегося сквозь тяжелейшие темно-серые тучи начали будить заспанный город, на улицах замелькала техника, а прямо под окнами мужчины и женщины в ярко-оранжевых жилетах начали расчищать «пути для встречи с новым днём».

Наблюдая за всей этой умертвляющей красотой через такое же прозрачное окно тёплой палаты реанимации отделения нейрохирургии, я пытался прогнать одну упрямую мысль, что так настырно забиралась в глубины моего сознания. Уже даже не помнил, когда в последний раз стоял в операционной, полагаясь на самого себя в самую последнюю очередь. Первым же пунктом, в этом списке были удача и нечеловеческое везение. Сейчас, смотря на эти огромные снежные бугры, кажется настоящим чудом то, что эта девушка не ушла под снег также, как и все, находящееся в эту ночь на улице. Затем восемь часов, проведённые в операционной. На всем их протяжении я твёрдо пытался внушить себе, что все мы боремся за жизни: жизнь человека, которому уготовлен длинный путь, которая просто не имеет права так глупо оборваться прямо здесь и сейчас. На самом деле мы боролись за тлен; какой-то водяной пар, который нельзя поймать, остановить, задержать. Именно такой тогда была жизнь Марины.

Глаза уже начинали медленно смыкаться от усталости, то и дело «засыпая» все тело на ходу. Отрывая взгляд от времени на мониторе пищавшего кардиографа, я то и дело замечал, что моргание длится то две, то пять, а то и все семь минут. Заставлял меня разлепить веки только нудный писк, который иногда был чуть громче прежнего. С каждым часом таких «вскриков» становилось все больше, но их я уже не слушал. Прекрасно понимая, что продолжать сидеть напротив её постели и ждать второго пришествия нет никакого смысла, я посадил на своё место одну из медсестёр, а сам отправился закрывать свою смену и начинать смену Нарочинской, которая и должна была сменить меня в 8:00, уже как два часа назад. После обхода моей бодрости чуть прибавилось, а крепкий «тройной американо» заставил мой мозг думать, что всю ночь тот валялся в тёплой уютной постельке в объятьях любимой Настены.