Сахарная вата

– Не командуй, что я должна делать, – сказала мама. – Я уверена, что во всем виноват только ты. Это ты настроил Флосс против нас. Повторяю, она была в восторге от того, что мы едем в Австралию, как был бы любой здравомыслящий человек на ее месте.

– А я вижу, что она не в восторге, и вижу, чего она хочет на самом деле, – сказал папа. – Она хочет остаться со мной.

– Она не может! Дочь должна быть вместе со своей матерью, – продолжала настаивать мама. Она повернулась ко мне и спросила треснувшим, почти плачущим голосом: – Флосс, скажи, милая, ты ведь хочешь остаться со мной?

Она ждала. Папа ждал. И я тоже ждала.

Знала ли я сама, чего мне хочется на самом деле?

Да, знала. Мне хотелось, чтобы Стив и Тигр растаяли словно облачко дыма. Мне хотелось, чтобы в нашей семье были только мама, папа и я. И тогда все снова станет как прежде, давным-давно, когда папа называл маму своей большой принцессой, а она смеялась над его глупыми шутками и по воскресеньям мы завтракали в постели, а потом сидели все вместе, тесно прижавшись друг к другу, на большом диване в гостиной.

Я на секунду закрыла глаза и пожелала, чтобы все это сбылось.

Я знала, что это желание не сбудется, и открыла глаза. Передо мной была мама, над носом у нее появились две глубокие морщинки, губы сжались в тонкую линию. А еще был папа, он отгрызал заусенец на большом пальце – волосы растрепаны, свитер слишком тесно облегает его тугой животик. Я могла загадывать свое желание сколько угодно, могла от натуги раздуться как воздушный шар, но мама с папой все равно никогда больше не будут вместе.

Тигр начал хныкать, потому что мама слишком сильно сжала ему руку. Стив наклонился, поднял Тигра и усадил на свои широкие плечи. Тигр радостно захихикал. Он любил своего отца.

А я любила своего папу. Я любила его еще сильнее оттого, что он не был высоким, и стройным, и красивым, и умным, как Стив. У мамы есть Стив и Тигр. У моего папы нет никого, кроме меня.

– Я действительно хочу остаться с папой, – негромко сказала я маме. – Пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста, разреши мне остаться здесь.

Мамино лицо скривилось. Губы, блестящие от помады, поджались. По ее щекам покатились слезы.

– Хорошо, – прошептала она и схватилась за живот так, словно у нее свело желудок.

Стив обнял маму и притянул к себе. Тигр все еще сидел у него на плечах.

Папа обнял меня. Я чувствовала, как он весь дрожит. Наверное, он тоже плакал.

Было бы намного проще, если бы мы все расстались прямо здесь и сейчас, но я должна была оставаться с мамой, Стивом и Тигром до самого их отъезда в Австралию.

Это было ужасно. Ни мама, ни я не знали, как нам себя вести друг с другом. Сегодня она могла держаться со мной холодно и отстраненно, постоянно смотреть на меня с упреком. Назавтра могла вести себя оживленно и деловито, постоянно твердить, что я расстраиваю все их планы, но если я такая глупая, что не хочу ехать с ними в Австралию, так от этого хуже будет только мне, а не ей. А на следующий день мама с утра начинала плакать, и я вместе с ней. Тогда я садилась к маме на колени, и она прижимала меня и качала так, словно я была такой же малышкой, как Тигр.

– Я буду скучать по тебе, детка, – говорила мама.

– Я тоже буду по тебе скучать, мама, – отвечала я.

– Пожалуйста, поедем с нами, – шептала она мне на ухо.

Мне тоже этого хотелось, я видела, что мама тоже будет по мне скучать, быть может, не меньше, чем скучал бы папа. Я не представляла, как буду жить без мамы. Я вспоминала наши с ней объятия, и «девичьи» разговоры, и походы по магазинам, и тайны, которые она открывала мне, рассказывая о том, что происходит с девочками, когда они взрослеют, и об отношениях между девочками и мальчиками.

Дни сменяли друг друга, и я начинала подозревать, что буду скучать даже по Тигру. Теперь я часто стала брать его на руки. Когда я крутила Тигра в воздухе или щекотала губами его толстый животик, он хихикал, и визжал, и сучил своими пухлыми ручками и ножками, как лягушонок. Он даже начал называть меня по имени, хотя ему еще не давалась буква «л», и я у него была «Фосси».

Неожиданно для себя я почувствовала, что такое быть старшей сестрой, и мне это нравилось. Я сажала Тигра к себе на колени и читала ему скучные маленькие книжки-картинки про трактора и танки. Я рисовала ему собачек, кошек и коров, а Тигр радостно лаял, мяукал или мычал, разглядывая их. Я кормила его с ложечки пюре из курицы с морковкой, изображая, что ложка – это самолет, который летит-летит, а затем пикирует прямо в его раскрытый маленький ротик. Я купала Тигра, запускала ему в ванну пластиковых уточек и заставляла их «клевать» его животик своими ярко-оранжевыми клювиками. Вечером я уложила Тигра спать вместе с его полосатым плюшевым медведем и своим кенгуренком.

– Можешь оставить этого кенгуренка себе, если хочешь, – прошептала я, и Тигр просиял от радости. – Я знаю, он тебе нравится.

Тигр крепко прижал кенгуренка к себе.

– Может быть, нужно отдать тебе и маму-кенгуру, – сказала я. – Наверное, они будут скучать друг без друга.