– Сань-мао, что с тобой?
Голос Хосе привел меня в чувство.
– Полежу немного. Слишком много потрясений для одного дня.
Я с головой укрылась покрывалом. Настроение было подавленное, радости как не бывало.
В день, когда в Сахаре приземлилась наблюдательная миссия ООН, испанский губернатор объявил, что гарантирует сахравийскому народу свободу волеизъявления при условии сохранения порядка. Испанское правительство подтвердило обсуждавшееся уже два года право сахрави на самоопределение и пообещало, что не будет этому препятствовать.
– Не обман ли это? Я на месте испанского правительства не была бы столь великодушна.
Меня вновь охватила тревога.
– Колониализм пришел в упадок. Не то чтобы Испания великодушна… просто она тоже пришла в упадок, – сказал приунывший за последние дни Хосе.
Комиссия ООН, занимавшаяся урегулированием ситуации в Испанской Сахаре, состояла из представителей трех государств: Ирана, Берега Слоновой Кости и Кубы.
С самого утра вдоль шоссе, ведущего из поселка в аэропорт, выстроились плотные ряды сахрави, против которых стояли испанские полицейские. Не было ни шума, ни драк; люди спокойно ждали появления кортежа.
Когда, наконец, у въезда в поселок показался автомобиль с открытым верхом, в котором сидели губернатор и члены комиссии, кто-то подал сигнал, и собравшиеся разразились громовым криком: «Народное самоопределение! Требуем самоопределения!»
В воздух взмыли партизанские флаги, большие и маленькие, сшитые из тысяч лоскутов. Мужчины и женщины, от мала до велика, прыгали и плясали, открыто, во весь голос выражая свои чаяния. Обрушилось небо и содрогнулась земля, кортеж медленно ехал под яростный рык Сахары, бросившейся в последний бой.
– Безумные мечтатели! – горестно вздохнула я, стоя на крыше дома нашего друга в поселке. Неужто они, как мотыльки, летящие на пламя, готовы отдать жизнь за такое безнадежное дело? Неужто они так и не поймут, что в этот день произошло?
Испанское же правительство все понимало гораздо лучше, чем сахрави. Оно позволило им уверовать во всесилие ООН, не препятствуя и не возражая. Рано или поздно Испания отсюда уйдет, но кто придет на ее место? Уж точно не Бассири, вождь слабого и малочисленного народа в семьдесят тысяч человек.
Наблюдательная миссия ООН вскоре покинула Испанскую Сахару и отправилась в Марокко. Оставшиеся в поселке сахрави и испанцы неожиданным образом сблизились и жили куда более дружно, чем раньше. Испания, уступая требованиям Марокко, держала данные Сахаре обещания. Казалось, самоопределение не за горами. Перед лицом военной угрозы со стороны Марокко обе стороны прониклись братскими чувствами и пошли навстречу друг другу.
– Сейчас все зависит не от Испании, а от Марокко.
Саида мрачнела с каждым днем. Уж она-то не витала в облаках и отлично все понимала. Но большинство ее соплеменников находилось во власти слепого оптимизма.
– Если ООН заявляет, что Испания должна дать нам право на самоопределение, чего нам бояться Марокко? Да кто они такие? – рассуждали они. – В конце концов, Испания может подать на них в Гаагский суд!
Семнадцатого октября, после бог знает скольких проволочек и бесконечного ожидания, Международный суд в Гааге наконец вынес заключение по вопросу Испанской Сахары.
«Ура! Мы победили! Да здравствует мир! Теперь у нас есть надежда!»
Услыхав по радио эти слова, сахрави хватали все, по чему можно стучать, и, словно помешанные, прыгали и скакали под стук и громкие вопли. Испанцы и сахрави, друзья и незнакомцы, все обнимались, смеялись, плясали. Безумное ликование заполнило все улицы.
– Слышала? Давай останемся здесь, если Испании удастся все разрешить миром.
Широко улыбаясь, Хосе обнял меня. Но у меня на душе было неспокойно от неизвестно откуда взявшегося предчувствия надвигающейся катастрофы.
– Не может быть, чтобы все было так просто. Это же не детская игра, – не верила я.
В тот же вечер диктор сахарского радио скорбным голосом объявил: «Король Марокко Хасан набирает добровольческую армию. Завтра она двинется мирным маршем в сторону Испанской Сахары».
Хосе в сердцах стукнул ладонью по столу и вскочил с места.
– Значит, война! – вскричал он.
Я уткнулась носом в колени.
Самое страшное заключалось в том, что этот дьявол, король Хасан, намеревался рекрутировать триста тысяч добровольцев, но уже на второй день их набралось более двух миллионов. В вечерних новостях испанского телевидения показали кадры выступления «мирного марша» из Марокко. Под крики: «Двадцать третьего октября возьмем Эль-Аюн!» мужчины и женщины, старики и молодежь сделали первый шаг вслед за своим королем. Под песни и пляски этот вылетевший из гнезда страшный осиный рой медленно, но верно двинулся к границе, готовый вонзить свои жала в сердца тех, кто наблюдал за ними по телевидению.
– Пляшите, сволочи, пляшите, еще допляшетесь! – выругалась я, глядя по телевизору на танцующих и хлопающих в ладоши людей.
«Война!» Казалось, все доблестные воины сахарского легиона, словно обезумев, ринулись к границе, которая находится всего в сорока километрах от Эль-Аюна.