Я похлопала ее по плечу и поднялась. На душе было паршиво, как в детстве, когда тебя несправедливо обидели и ты не знаешь, как теперь быть. Шатаясь, я, как в тумане, побрела домой.
Совершенно подавленная и с пустой головой, я даже не услышала, как в дом вошли Хосе с Афелуатом.
– Сань-мао, нужна твоя помощь. Не отвезешь меня в воскресенье за город?
– Что? – не расслышала я, занятая своими мыслями.
– Помоги мне, пожалуйста. Мне надо съездить домой, – прямо, без обиняков сказал Афелуат.
– Это невозможно, кругом партизаны.
– Я гарантирую вашу безопасность. Очень тебя прошу.
– У тебя что, своей машины нет?
Я была настолько подавлена, что последние остатки вежливости растеряла. Вступать в разговоры совершенно не хотелось.
– Сань-мао, ведь я – сахрави, – терпеливо уговаривал меня Афелуат, глядя мне в глаза. – Местным сейчас не выдают разрешений на выезд. Что с тобой сегодня? Обычно ты все сразу понимаешь. Может быть, сердишься на что-то?
– Ты же полицейский! К чему тебе меня просить?
– Да, я полицейский. Но и сахрави тоже, – сказал он с горькой усмешкой.
– Зачем ты нас впутываешь? – вдруг вспылила я и, не в силах сдерживаться, перешла на крик. – Все равно нас убьют, а наши сердца скормят собакам.
Из глаз моих брызнули слезы; я дала волю чувствам и, сидя на полу, разрыдалась.
Хосе, переодевавшийся в другой комнате, выбежал, услыхав мои громкие всхлипы. Они с Афелуатом растерянно посмотрели друг на друга.
– Что с ней? – спросил Хосе, нахмурив брови.
– Не знаю, – недоуменно ответил Афелуат. – Я начал говорить, а она вдруг расплакалась.
– Даже если я умом тронулась, тебя это не касается.
Я схватила салфетки, высморкалась, вытерла лицо, перевела дыхание, села на диван и уставилась в пространство.
Вспомнив, как были добры ко мне родители, братья и сестры Афелуата, я устыдилась своей грубости и, не выдержав, спросила:
– Зачем тебе вдруг именно сейчас понадобилось ехать за город? Кругом черт-те что творится.
– В воскресенье вся наша семья в последний раз собирается вместе. Потом, когда беспорядки усилятся, я уже не смогу выезжать в пустыню.
– А что с вашими верблюдами?
– Продали. Братьям понадобились деньги, и они все распродали, осталось лишь несколько коз.
– Для чего же им столько денег, если ради этого пришлось распродать семейное имущество?
Поплакав, я почувствовала себя гораздо лучше. Злость тоже понемногу улеглась.
– Луат, мы отвезем тебя в воскресенье, – произнес сохранявший спокойствие Хосе. – Но обещай, что вечером мы сможем вернуться. Не подведи своих друзей.
– Разумеется, – с искренней благодарностью в голосе ответил Афелуат, хлопнув Хосе по плечу. – Не беспокойтесь, это и правда обычное семейное сборище.
Стало быть, дело решенное.
– Афелуат, но ведь ты не партизан. Как ты можешь гарантировать нашу безопасность? – обеспокоенно спросила я.
– Сань-мао, вы мои друзья. Поверь мне, я прошу вас, потому что у меня нет другого выхода. Если бы я не контролировал ситуацию, ни за что не стал бы вас вовлекать. У всех у нас есть родители.
Увидев, что он говорит от чистого сердца, я перестала донимать его вопросами.
На выезде у нас отобрали удостоверения личности: голубые – наши с Хосе, и желтое – Афелуата.
– Заберете вечером, когда будете возвращаться. Будьте осторожны, а то еще, чего доброго, напоретесь на Бассири, – сказал караульный и пропустил нас, помахав на прощание рукой. От его напутствия у меня сильно забилось сердце.
– Поехали быстрей! Туда и обратно ехать более трех часов. Чем раньше приедем, тем раньше сможем вернуться.
Я сидела на заднем сиденье, Хосе и Луат – на передних. Все мы были одеты как местные, чтобы удобней было ехать по пустыне.
– Почему тебе именно сейчас понадобилось навестить родню? – снова спросила я, не находя себе места от тревоги.
– Сань-мао, успокойся. Ты уже в который раз меня спрашиваешь, – рассмеялся Афелуат. Выехав за пределы поселка, он повеселел.
– А почему Саида не едет с нами?
– Она на работе.
– Точнее, ты боишься подвергать ее опасности.
– Хватит болтать. Луат, указывай дорогу, чтобы я мог ехать быстрее.
Нас окружало бескрайнее серое небо. Солнце только что взошло; сквозь толщу облаков пробивались его приглушенные бледно-оранжевые лучи. Пустыня еще хранила предрассветный холод. Над машиной с криком кружили одинокие птицы, навевая еще большее уныние и тоску.
– Я немного посплю. Слишком рано сегодня поднялась.
Свернувшись в клубок на заднем сиденье, я закрыла глаза. На сердце было так тяжко, словно оно было налито свинцом. Лучше не буду смотреть на пустыню, подумала я. А то еще разглядишь на горизонте кого-то, с кем совершенно не жаждешь повстречаться.
Немного подремав, я почувствовала, как машина перестала подскакивать и плавно остановилась. Мне стало жарко, и я скинула покрывало. Вдруг задняя дверца распахнулась, и я испуганно вскрикнула:
– Кто это?
– Сань-мао, это мой младший брат. Он прибежал нас встретить.
Спросонья плохо понимая, что происходит, я села и протерла глаза. Молодой юноша смотрел на меня с широкой улыбкой на свежем, чистом лице.
– Так это Мухаммед? – улыбнулась я и протянула ему руку.