Читаем Сакральное полностью

но за своей спиной я ощущала

тяжелый тихий шелест

птицы с черными крылами

и осторожно разглядев

я загадала, чтобы всюду

он меня сопровождал

всегда меня опережал

как рыцаря его герольд.


Совсем заблудшая

о камни спотыкаясь

скользя ногами по опавшим листьям

и в тине увязая вдоль пруда

я подошла к заброшенному дому

колодец мхом поросший и медянка

стоптавшийся порог

вхожу.


Заплесневелые цветастые обои

волною мягкою спускались

к прогнившим доскам половым

зияющий камин

показывал следы еще живые потухшего огня

зола, обугленные кости ясеня, березы.

Я двери распахнуть пыталась без петель —

их страшный грохот ужас наводил

и окна без стекол я открывала

как будто воздуха мне не хватало.


Но ют по шаткой лесенке я поднялась

Там стены в надписях каких‑то странных, небывалых

таких до сей поры я не видала

чтоб жизнь мою они так обнажали

связуя с именем моим и с каждой его буквой преступленья:

«и по какому праву?

праву неимущих».


На этом грязном чердаке

меня догнала птица

своим криком

чтобы подстегивать живых

Своим клювом

рвать на части мертвецов

черная тень меня накрывает

как будто жертвой избирает.


Ночь нашла меня

В гуще лесной — бездыханной

Окутала сиянием луны

туманом убаюкала

молочной, зыбкой, заиндевелой дымкой:

«Твою звезду я знаю

иди, не упускай ее

А то без имени чужое существо

что ночь и день отринули

перед тобой бессильно, и оно

с тобою вовсе не одно

поверь

Когда наутро, на рассвете

глава твоя падет

к подножью гильотины

попомнишь ты

злодей

что выпил в одиночку

из моих грудей

«все млеко человеческой любви»




ТЕКСТЫ ОБ ИСПАНИИ


Пожар в церкви


Я была вне себя и вместе с тем в ясном рассудке, необычайно спокойна, готова встать в цепь, чтобы не дать пожарным подойти и потушить огонь, который пожирал сваленные в кучу сутаны, способна наблюдать за столь ужасной сценой и при этом твердо стоять на ногах. Толпа — школа на перемене, сборище истеричных женщин, а вместе с ними люди, полностью отдававшие себе отчет в том, что они хотели и должны были делать. Злорадный и здоровый смех (вырывавшийся из самих недр присущего народу здравого смысла) вперемешку с криками лютой ненависти. Женщины бросались взглянуть на пострадавших, вид которых был нестерпим (по крайней мере, для некоторых из них). Мне помогало то, что я действительно была вместе с ними, а не безучастной зрительницей, что ими ни на минуту не овладевало недоверие, а мной — недоверие и страх. Все друг с другом заговаривали, ловили друг друга за руку, так им было легче, надежнее. Я не противилась и не понимала, почему меня хватали за руки то мужчины, то женщины, но и этого было достаточно, чтобы, за отсутствием нужных слов, по–своему ответить.


…............................................................................................................................................................


Испания… Это как ветер, который дует вам в лицо: выбирать не приходится.


На каждом шагу — Святая Тереза и вязальщицы. Мистический восторг и святотатство. Полагаю, что нет никакой истинной жизни в том смысле, в каком я понимала бы истинную жизнь, если бы верила, что она где‑то существует… кроме как в несуществующих созданиях. Что обнадеживает, утешает и исцеляет — чувство локтя, сокровенная надежда, порождаемая этими соприкосновениями с людьми. Приводит в уныние — глубокая пропасть между революционной силой толпы, готовой на все и способной самостоятельно организовывать свои «эксцессы» и бездарностью, слабоволием вождей и интеллектуалов, считающих все это лишь прискорбными «эксцессами» «люмпен–пролетариата»…




Окраины

пустыри

купающиеся в небесах луга


В голове перемешались

Реки и вина

Москва и Мандзанарес

где это было?


Земля приоткрывается

Все они тут

кто чудом

с радостью делили

ненависть и радость.


В потоках крови утонули детские улыбки

В огне пулеметном смолкли юношеские песни

вера надежда любовь

«спустились в ад».


По ту сторону от

поражений тяжких

опрокинутых побед

искалеченных свобод

смертью возопила война


Все они тут

В кромешной бездне

скалясь над братьями своими

живыми

беды глашатаями

что убиваются над прахом

причитая на могилах.


Скелетов челюсти

хрустят и исторгают

хохот злобный

едва до них доносятся

теней сих облеченных плотью

причитанья.


«Созданья безобразные, уроды

неужто в том ваше проклятье

что места всем под солнцем достает

и что можно пережить и то,

ради чего единственно

вам жизнь достойною казалась?


Все время вне игры:

ведь вы в ладах с собою

и вам не суждено предаться в ослепленье

когда зрачки сверкают, уста пламенеют, нутро горит

благотворной бойне.


У вас по горло дел на кладбищах истории

По горло передумать дум

Несчастной тяжкой головой

По горло слов сказать устами горькими

С коих лишь нелепости слетают


У вас по горло также

Сокровищ расточать

пустыми навечно руками

Созданья безобразные… уроды

вам все еще неведомо

что миг один и тот достоин жизни

вам хочется, чтоб длились чудеса

что нашими стараньями творятся.

Что в жизни вам отпущено

течет песком сквозь пальцы

а вам, застывшим, и дела нет

или в ритме кукол заводных

несетесь гибели своей навстречу

иль продолжаете упорно доверять

вы мудрости своей благой

и ясному рассудку.


Да, ваши слезы — смех да и только

Перейти на страницу:

Похожие книги

Люди августа
Люди августа

1991 год. Август. На Лубянке свален бронзовый истукан, и многим кажется, что здесь и сейчас рождается новая страна. В эти эйфорические дни обычный советский подросток получает необычный подарок – втайне написанную бабушкой историю семьи.Эта история дважды поразит его. В первый раз – когда он осознает, сколького он не знал, почему рос как дичок. А второй раз – когда поймет, что рассказано – не все, что мемуары – лишь способ спрятать среди множества фактов отсутствие одного звена: кем был его дед, отец отца, человек, ни разу не упомянутый, «вычеркнутый» из текста.Попытка разгадать эту тайну станет судьбой. А судьба приведет в бывшие лагеря Казахстана, на воюющий Кавказ, заставит искать безымянных арестантов прежней эпохи и пропавших без вести в новой войне, питающейся давней ненавистью. Повяжет кровью и виной.Лишь повторив чужую судьбу до конца, он поймет, кем был его дед. Поймет в августе 1999-го…

Сергей Сергеевич Лебедев

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза
Дегустатор
Дегустатор

«Это — книга о вине, а потом уже всё остальное: роман про любовь, детектив и прочее» — говорит о своем новом романе востоковед, путешественник и писатель Дмитрий Косырев, создавший за несколько лет литературную легенду под именем «Мастер Чэнь».«Дегустатор» — первый роман «самого иностранного российского автора», действие которого происходит в наши дни, и это первая книга Мастера Чэня, события которой разворачиваются в Европе и России. В одном только Косырев остается верен себе: доскональное изучение всего, о чем он пишет.В старинном замке Германии отравлен винный дегустатор. Его коллега — винный аналитик Сергей Рокотов — оказывается вовлеченным в расследование этого немыслимого убийства. Что это: старинное проклятье или попытка срывов важных политических переговоров? Найти разгадку для Рокотова, в биографии которого и так немало тайн, — не только дело чести, но и вопрос личного характера…

Мастер Чэнь

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза