Саладин. Всемогущий султан и победитель крестоносцев

Нападение с моря, призванное поддержать заговорщиков в Каире, так и не состоялось вплоть до конца лета. Франки в Палестине никак не проявили себя, когда услышали о провале заговора. Но король Сицилии, менее информированный о сложившейся обстановке, снарядил и отправил большой флот, приблизительно 282 судна, который прибыл к Александрии 28 июля. Хотя, как утверждает Баха ад-Дин, кораблей было около 600, а воинов – 30 тысяч; и осада началась 7 сентября. Далее мы описываем осаду города со слов Ибн аль-Асира. Небольшой гарнизон был захвачен врасплох, но жители все равно предприняли попытку помешать высадке противника, которая тем не менее была успешной. Катапульты и мангонели, привезенные сицилийцами, были поставлены под стенами города, защитники которого отчаянно защищались весь первый день до глубокой ночи, отражая одну атаку за другой шедших на приступ воинов. Однако гарнизон получил подкрепления из окрестных деревень, и очередной штурм был отбит. На третий день оборонявшимися была предпринята смелая вылазка; осадные машины были сожжены, противник понес тяжелые потери, а александрийцы вернулись в город с победой. В тот же самый день гонец на перекладных добрался из Каира до Александрии между тремя и четырьмя часами пополудни с известием о подходе войска Саладина. Эта новость взбодрила осажденных, и они вышли вновь из города в сгущавшейся темноте, неожиданно напали на лагерь сицилийцев и опрокинули их в море, часть сицилийцев успела сесть на корабли. Известие о том, что Саладин находится уже поблизости, довершило полный разгром сицилийцев; они отдали швартовы и отплыли так же стремительно, как и прибыли.

С опасностью, исходившей от франков, было покончено, но все равно положение было тяжелым. Тем не менее ни сицилийское вторжение, ни каирский заговор, ни восстание на Верхнем Ниле – ничто не могло идти в сравнение с той ошеломляющей вестью, что пришла из Сирии. Самая большая опасность была позади, величайший из соперников уже перестал быть таковым – 15 мая султан Сирии умер.

Часть третья Империя 1174—1186

Глава 9 Завоевание Сирии 1174—1176

Известие о смерти Нур ад-Дина словно громом поразило сарацин. То, что подобное случится, никто не предполагал. 6 мая 1174 г. он участвовал в конной прогулке с одним из своих придворных и философски рассуждал, в присущей ему манере, об изменчивости человеческой жизни. 15 мая он ушел в мир иной в возрасте 56 лет, предположительно по причине гнойного тонзиллита. Ни один правитель со времен Мелик-шаха не почитался столь высоко. Для своих подчиненных Нур ад-Дин был примером всевозможных добродетелей и воплощением мусульманского благочестия; это был «второй Умар ибн Абд-аль-Азиз»; не было прежде повелителя столь религиозного, сколь и милостивого. Даже крестоносцы отдавали должное его рыцарскому характеру. Гийом Тирский признает, что, несмотря на его национальность и веру, «Нурадин был справедливым правителем, мудрым и верующим», хотя и большим врагом христиан. Справедливость была качеством, которое он ценил вслед за благочестием и которое было, несомненно, его частью. Он имел обыкновение присутствовать на судебных процессах, которые вел кади, и давать показания, как простой подданный, и настаивал, чтобы ему не делали снисхождения согласно его рангу. Он отменил все таможенные сборы и десятину в своих владениях, вел скромный и простой образ жизни за счет своих личных средств, не заимствуя из государственной казны. Когда его жена пожаловалась на свою бедность, при этом возмутившись его предложением получать ежегодно 20 золотых дукатов с находившихся в его имении трех мастерских в Эмесе, он резко ответил: «У меня больше нет ничего, всем остальным я распоряжаюсь по доверенности моего народа». Следуя этому правилу, он строил крепости для его защиты, основывал училища, монастыри, больницы и караван-сараи, проявляя тем самым заботу о духовном и телесном здоровье народа. Ни один человек не наслаждался более, чем он, общением с просвещенным собеседником. Ни один человек не был более строг в следовании всем обрядам своей веры. Его суровый, но полный сокровенной доброты взгляд скрадывал высокий массивный лоб и облагораживал смуглое, почти безбородое лицо. В его манере держаться проявлялось достоинство и спокойствие подлинного восточного аристократа, в присутствии которого все замолкали.