Салихат

Мои недомогания начались четыре года назад, и с тех пор регулярно приходили каждый месяц, почти день в день, так что я всегда заранее знала, когда надо приготовить чистые тряпицы. Прошлым летом я гостила у тети Мазифат, и Зарема показала мне белую штуку, которую надо было освободить от липкой ленты и прикрепить к трусам, чтобы туда впитывалась кровь. Сестра подарила мне несколько штук, и я их использовала все три дня. Очень уж они были удобные, не то, что норовящие выпасть тряпицы, которые потом надо тайком стирать и сушить так, чтобы не увидел отец. Зарема сказала, что такие штуки, я забыла их название, свободно продаются в городе. Я не призналась, что в нашем селе о таком не слышали. Когда через месяц после свадьбы пришел мой очередной раз, Джамалутдин собирался в Махачкалу и спросил, не нужно ли мне чего, но я постеснялась спросить про эти удобные штуки. Да он бы и не стал их покупать, даже если бы я попросила – более стыдного поступка для мужчины не придумать.

Жубаржат рассказывала, что у женщины кровь бывает каждый месяц, пока она не станет старая, а у молодой недомоганий не бывает только во время беременности. Так что, если недомогания не наступили, значит, женщина понесла. Жубаржат еще что-то говорила про тошноту по утрам и странные ощущения внутри тела, но мне это было не интересно тогда, и я почти все позабыла.

И вот я сижу позади дома, у хозяйственных построек, делаю связки из лука, чтобы потом подвесить их в сарае на балку, и размышляю. Неужели я беременная? Всего три месяца с первой брачной ночи, а внутри уже ребеночек! То-то обрадуется Джамалутдин, когда узнает.

Но тут же накатывает страх. А вдруг я ошибаюсь? Может, это какая-то болезнь, о которой я не знаю? И если сейчас скажу мужу, что понесла, а это окажется неправдой, Джамалутдин разозлится и, чего доброго, побьет меня. Ведь должен же он когда-то это сделать. Столько времени прошло, а я еще ни разу им не битая.

Прислушиваюсь к себе – вдруг организм подаст знак? – но ничегошеньки не чувствую. Все как обычно. Меня не тошнит, живот не болит, сил по-прежнему много, ем я не больше и не меньше, чем обычно. А может, еще слишком рано для изменений? Будь мы дружны с Агабаджи, я разузнала бы у нее, что и как. Можно и у мачехи спросить, она семерых родила, но как увидеться с Жубаржат? Пусть она живет всего в пятнадцати минутах ходьбы – в моем случае это все равно, что на Луне, разницы никакой. Придется, видно, рассказать мужу. Еще немного, и он сам обо всем догадается, ведь мне положено предупреждать его о скором приходе недомоганий, потому что супружеские отношения в такие дни – харам.

Джамалутдина нет дома с позавчерашнего утра, он в очередной раз уехал и не сказал, когда вернется. Весь последний месяц он в разъездах, не ночует дома по три-четыре дня. Возвращается всегда такой, будто не спал и не ел все это время. Я никогда не спрашиваю, где он был. Жены о таком мужей не спрашивают. Я просто встречаю его улыбкой, целую ему руку и говорю, что сейчас подам кушанья. День или два Джамалутдин ко мне не приходит, отсыпается в своей комнате. Не знаю, как другие женщины, может, они и рады, когда мужья оставляют их в покое, а я в такие ночи скучаю по Джамалутдину. Мне хочется, чтоб он приходил каждый вечер. Только я ни за что ему в этом не признаюсь, не то он решит, что я развратная.

С того дня, как Мустафа рассказал о последнем дне жизни Зехры, внутри меня произошло раздвоение. Одна моя половина боится и осуждает Джамалутдина, вторая – страстно желает его. За то время, что мы женаты, я успела хорошо узнать мужа и не могу поверить, что он способен на убийство женщины, которая родила ему сыновей, даже если она сбежала к другому мужчине. Да, Джамалутдин немногословен и суров, в его доме царят порядок и послушание, но при этом он умеет смеяться, всегда готов выслушать и не сердится без причины. Ко мне он относится хорошо, уж точно лучше, чем большинство мужей относятся к своим женам.

Вначале я боялась вызвать неудовольствие Джамалутдина своей неловкостью, но потом поняла: он терпеливо относится к моим попыткам стать хорошей женой, и, быть может, именно поэтому все у меня со временем стало получаться. Я уже почти забыла, при каких обстоятельствах Джамалутдин оказался вдовцом.

Разговор с пасынком вернул прежние страхи. Несколько ночей после того разговора я была неспособна впустить в себя Джамалутдина, так что он оставил попытки, дав мне время оправиться, как ему казалось, от солнечного удара. Мне понадобилось три дня, чтобы осознать: он теперь мой господин, и что бы ни сделал с первой женой, он имел на это полное право, а мне до того не должно быть дела.