Салимов удел

Отец Каллахэн с любопытством рассматривал школьного учителя. Тот выглядел измученным, однако почти все прихожане, кого отцу Каллахэну случалось навещать в подобных обстоятельствах, выглядели куда более измученными и потрясенными. Каллахэн обнаружил: чаще всего человек, узнавший, что у него рак, инсульт, сердечный приступ или отказал какой-то важный орган, испытывает в первый момент чувство, что его предали. Обнаружив, что столь близкий (и, по крайней мере, до сего момента полностью понятный) друг - собственное тело - способно оказаться таким лежебокой и бросить работу, пациент приходит в изумление. Следом сразу же является мысль: друг, который так жестоко тебя подвел, не стоит дружбы. Отсюда заключение - неважно, стоит иметь такого друга или нет. Невозможно отказать собственному телу-предателю в общении, невозможно подать на него жалобу или сделать вид, что тебя нету дома, если оно позвонит. Последней в такой цепочке рассуждений на больничной койке бывала чудовищная мысль: возможно, тело человека ему вовсе не друг, но враг, посвятивший себя непримиримому разрушению высшей силы, которая с тех самых пор, как ее поразил недуг рассуждений, пользовалась им, всячески обижая.

Однажды, пребывая в приятном хмельном возбуждении, Каллахэн уселся писать на этот счет монографию для "Католического журнала". Он даже проиллюстрировал ее изуверским рисунком в редакторскую колонку размером: на самом высоком уступе небоскреба балансировал мозг. Здание (надпись: "человеческое тело") пожирали языки пламени (надпись: "рак" - хотя возможных вариантов была целая дюжина). Рисунок был озаглавлен "Слишком высоко - не прыгнешь". На следующий день в приступе усиленной трезвости отец Каллахэн изорвал перспективную монографию в клочки, а рисунок сжег ни для книги, ни для рисунка места в католических доктринах не было... разве что добавить вертолет, подписанный "Христос", с болтающейся под ним веревочной лестницей. Тем не менее, священник чувствовал, что интуиция его не обманывает, пациента же такая логика "одра больного" обычно доводила до острой депрессии. Признаками были: мутные глаза, медленные ответы, исторгаемые из глубин грудной клетки вздохи, а иногда - слезы при виде священника, этого черного ворона, чья роль для думающего существа, поставленного перед фактом смертности, в высшей степени предсказуема.

Мэтт Бэрк не выказывал ни малейшей подавленности. Он протянул руку, и, пожав ее, отец Каллахэн обнаружил на удивление сильные пальцы.

- Хорошо, что вы пришли, отец Каллахэн.

- Рад был придти. Хорошие учителя, как и мудрые жены, подобны бесценным жемчужинам.

- Даже такие старые грубияны-агностики, как ваш покорный слуга?

- Особенно такие, - ответил Каллахэн, с удовольствием возвращая укол. - Я мог бы застать вас в минуту слабости. Мне говорили, агностики в интенсивной терапии - редкость.

- Увы, скоро меня отсюда переводят.

- Фу-ты ну-ты, - сказал отец Каллахэн. - Но мы еще услышим от вас "Отче наш" и "Пресвятая дева".

- Это, - сообщил Мэтт, - дело не такого далекого будущего, как вы думаете.

Отец Каллахэн сел, и, пододвигая стул, стукнулся ногой о стоявший возле кровати столик. К нему на колени обрушился каскад небрежно сваленных в кучу книг. Перекладывая их обратно, священник вслух читал названия.

- "Дракула". "Гость Дракулы". "В поисках Дракулы". "Золотой сук". "Естественная история вампиров"... естественная? "Венгерские народные сказки". "Чудовища тьмы". "Монстры в реальной жизни". "Петер Кертин, Дюссельдорфское чудовище". И... - Он смахнул с переплета последней книги толстую патину пыли, обнаружив призрачную фигуру, угрожающе замершую над спящей дамой. - "Вампир Варни, или Празднество крови". Господи... такое чтиво требуется выздоравливающим сердечникам?

Мэтт улыбнулся.

- Бедный старый "Варни". Я читал его давным-давно - для доклада на занятиях в университете... Романтическая литература. Изрядно шокировал профессора, чье представление о фантастике начиналось "Беовульфом" и заканчивалось "Письмами баламута". Я получил за свое сообщение "Д" с плюсом и письменное распоряжение расширить кругозор.

- Но случай Петера Кертина достаточно интересен, - заметил Каллахэн. - В эдакой отталкивающей манере.

- Вам известна его история?

- Большая ее часть. В бытность свою семинаристом я интересовался подобными вещами. И оправдывался перед весьма скептически настроенными старшими тем, что нельзя успешно служить Господу, только воспаряя к высотам натуры человеческой и не ныряя в ее глубины. Честно говоря, я хитрил. Мне не меньше прочих нравилось трястись от страха. Если не ошибаюсь, Кертин, еще будучи совсем юным, отправил на тот свет двух товарищей по играм - утопил их. Он просто захватил небольшой плот, стоявший на якоре посреди широкой реки, и отталкивал ребят от него, пока те не выбились из сил и не ушли под воду.

- Да, - подтвердил Мэтт. - Уже подростком он дважды пытался убить родителей девочки, которая отказывалась гулять с ним. Позже он сжег их дом. Но меня интересует не эта часть его... э-э... карьеры.