Салимов удел

- Я догадался - по роду вашего чтения, - Каллахэн отогнул обложку журнала, на которой была изображена невероятно щедро одаренная природой молодая женщина в тесно облегающем костюме, которая пила кровь какого-то молодого человека. Выражение лица этого юноши являло собой тревожное сочетание крайнего ужаса с крайним вожделением. Журнал назывался (очевидно, по имени молодой женщины) "Вампирелла". Заинтригованный, как никогда в жизни, Каллахэн отложил его.

- Кертин нападал на женщин, - сказал он. - Дюжину с лишним жертв он убил, а еще больше искалечил молотком. Если у них были месячные, Кертин пил их выделения.

Мэтт Бэрк опять кивнул:

- Еще Кертин калечил животных, но это не так широко известно, сказал он. - Когда его навязчивая идея достигла своего пика, он в Дюссельдорфском парке оторвал головы двум лебедям и пил кровь, брызнувшую из шей.

- И все это имеет отношение к причине, по которой вы хотели меня видеть? - спросил Каллахэн. - Миссис Корлесс передала мне, что дело важное.

- Да, так и есть.

- Тогда что же это может быть? Если вы хотели меня заинтриговать, то, несомненно, добились своего.

Мэтт спокойно посмотрел на него.

- Мой хороший друг, Бен Мирс, должен был сегодня связаться с вами. Но не связался, если верить вашей экономке.

- Да. Сегодня я никого не видел с двух часов дня.

- Сам я не сумел к нему дозвониться. Он ушел из больницы вместе с моим врачом, Джеймсом Коди - с ним мне тоже не удалось связаться. Точно так же, как со Сьюзан Нортон, подругой Бена. Она сегодня ушла из дома после обеда, пообещав родителям вернуться к пяти. Они волнуются.

Услышав это, Каллахэн подался вперед. Он был шапочно знаком с Биллом Нортоном, который однажды приходил к нему по поводу проблемы, касавшейся рабочих-католиков.

- Вы что-то подозреваете?

- Позвольте задать вам один вопрос, - сказал Мэтт. - Отнеситесь к нему со всей серьезностью и обдумайте, прежде, чем отвечать. Вы в последнее время не замечали в городе ничего необычного?

Поначалу Каллахэну показалось, что этот человек ведет дело поистине очень осторожно, не желая спугнуть его тем, что у него на уме. Теперь священник был в этом почти уверен. Разбросанные как попало книги предполагали нечто совершенно вопиющее.

- Вампиры в Салимовом Уделе? - спросил он.

Каллахэн всегда думал, что те из страждущих, кто достаточно много вложил в жизнь - художники, музыканты, какой-нибудь плотник, чьи мысли занимает недостроенный дом - иногда могут избежать той глубокой депрессии, какая следует за серьезной болезнью. Интерес в равной степени может относиться и к безобидному (или не очень) психозу, зародившемуся, возможно, до болезни.

Некоторое время назад отцу Каллахэну пришлось беседовать с пожилым человеком по имени Хоррис - того положили в Медицинский центр Мэна с прогрессирующим раком толстого кишечника. Несмотря на боль, которая должна была причинять ему немалые страдания, Хоррис со множеством ясных подробностей побеседовал с Каллахэном о существах с Урана, внедрившихся в каждое проявление американской жизни. "Сегодня парень, который заливает вам в бак бензин у Сонни Амоко - просто Джо Блоу из Фолмута, - сказал священнику этот ясноглазый говорящий скелет. - А завтра это уранец, который просто выглядит, как Джо Блоу. Он даже думает и разговаривает, как Джо Блоу, понимаете... потому что уранцы едят альфа-волны: чав, чав, чав!" По мнению Хорриса, он страдал вовсе не раком, а запущенным случаем лазерного отравления. Уранцы, встревоженные тем, что ему известно про их махинации, решили его убрать. Хоррис принял вызов и приготовился погибнуть в борьбе. Каллахэн не пытался разубедить Хорриса, оставив это желающим добра, но туго соображающим родственникам. Каллахэн по собственному опыту знал, что психоз, как и добрый глоток "Катти Сарк", может пойти очень и очень во благо.

Поэтому теперь он просто сложил руки и ждал продолжения.

Мэтт сказал:

- Честно говоря, продолжать трудно. Но, если по-вашему у меня из-за болезни развилось слабоумие, мне будет еще труднее.

Каллахэн, ошарашенный тем, что еще не успел додумать мысль, а Мэтт уже вы разил ее словами, с большим трудом сохранил непроницаемое лицо, хотя если бы сквозь эту невозмутимость и пробилось бы какое-то чувство, то не тревога, а восхищение.

- Напротив, мне кажется, вы мыслите чрезвычайно ясно, - сказал он.

Мэтт вздохнул.