Салтыков (Щедрин)

Первую часть записки, где содержался критический разбор правительственной программы решения крестьянского вопроса, подготовил Головачёв. Вторую с предложениями по организации жизни и быта крестьян в условиях отмены крепостного права – Унковский. Центральным пунктом здесь стояла необходимость выкупа помещичьих земель: «С освобождением крестьян с землёю, с отделением их совсем от помещика, т. е. с уничтожением всяких взаимных их обязательных отношений, свобода крестьян, даже при большей или меньшей крепости их земле, неоспорима; помещик, получив за крестьян с землёю капитальный выкуп деньгами или облигациями, по возможности вознаграждён, а исполнение крестьянами обязанностей пред правительством обеспечивается землёю, отдаваемою им в собственность. Вот единственное и верное средство освободить крестьян не словом, а делом, не постепенно, а разом, единовременно и повсеместно, не нарушить ничьих прав, не порождая ни с какой стороны неудовольствий и не рискуя будущим России».

Прихотлива судьба жизнеспособных проектов! Возможно, на печальную участь этого роковым образом повлияло то, что его часть (написанная Унковским) попала на лондонский стол герцено-огарёвского «Колокола», где и была опубликована 1 апреля 1859 года (№ 39). А публикации во враждебном стане никогда не вызывали одобрения начальства (хотя Александр II издания лондонских агитаторов и почитывал). С другой стороны, надо также отметить, что записка Унковского – Головачёва в январе 1858 года была разослана ими во все уездные дворянские собрания Тверской губернии, но только в четырёх уездах, включая Тверской и Корчевский, была воспринята сочувственно. Первая эйфория прошла, метание шапок себе под ноги завершилось, слёзы покаянных клятв и посулов утёрты – начался этап прикладывания локтя к носу, подсчёта выгод и потерь.

Так или иначе, 7 августа 1858 года открылся тверской губернский комитет по улучшению быта крестьян. Здесь, несмотря на то, что за Унковским брезжились лучи государевой благосклонности, исходящие от властей распоряжения сильно разошлись с идеями его записки, прежде всего в ключевой части – праве крестьян на выкуп всего земельного надела. В этих противоречивых обстоятельствах началась словесная казуистика с определением, что считать земельным наделом, а что крестьянской усадьбой, обсуждалось, как на началах всесословности преобразовать волостные и уездные административные учреждения, как отделить судебную власть от административной и полицейской, ввести суд присяжных, установить ответственность чиновников перед судом за все нарушения закона, читай – преступления по должности. В итоге всё же составленный и кое-как подписанный всеми членами комитета (при этом из двадцати семи двенадцать оставили за собой особое мнение) проект отправили в Петербург.

Однако, когда в августе 1859 года дворянские депутаты, отобранные для работы в редакционных комиссиях, прибыли в Северную столицу, многое даже из этого половинчатого, но выстраданного, оказалось если не отвергнутым, то перелицованным по прежним лекалам, читайте – в пользу помещиков. Это при том, что и теперь среди депутатов никакого согласия не было, дело нам хорошо известное и непрестанно воспроизводящееся. Дальнейшее также до тоски привычно: за излишнюю активность Унковский получил выговор, а в Твери попал под полицейский надзор. Но не угомонился: на прошедшем в декабре 1859 года тверском губернском Дворянском собрании, несмотря на запрет обсуждать проблемы Крестьянской реформы, он подготовил принятое большинством голосов прошение императору дозволить «иметь суждение о своих нуждах и пользах, не стесняясь возможной соприкосновенностью их с крестьянским вопросом».

Ответ из столицы не замедлил прибыть: Унковскому припомнили и то, что он выступал не только за широкое освобождение крестьян, но и предложения ввести местное бессословное выборное управление, свободу печати, суд присяжных и гласное судопроизводство (тогда император до них ещё не дозрел и называл «западными дурачествами»). Алексей Михайлович был «удалён от должности», а поскольку тверское дворянство не пожелало избрать себе другого предводителя, таковой был назначен от правительства. Соответствующие отставки и назначения прошли и среди уездных предводителей. Хотя уважение и доверие к Унковскому у губернских властей, включая жандармского штаб-офицера, было настолько высоким, что он и после отставки продолжал принимать участие в губернаторских совещаниях по различным вопросам развивающихся реформ.