Салтыков (Щедрин)

Впрочем, и недругов у него хватало: среди них едва ли не главный – тогдашний вице-губернатор, статский советник Павел Егорович Иванов. Вероятно, по заботливым доносам в феврале 1860 года Унковского сослали в Вятку (где как раз начал службу переведённый из Рязани доброжелательный Клингенберг). Но не на того напали: Унковский с юридическим устройством его живого ума, сидя в вятской глубинке, в особом послании не только подробнейше обосновал полное соответствие всех своих деяний существующему законодательству и повелениям государя, но и пожаловался на очевидные нарушения, допущенные при его отставке и оформлении ссылки.

В итоге уже в сентябре 1860 года он получил право свободного передвижения по России, хотя и с запретом проживания в Петербурге. Разумеется, Алексей Михайлович выбрал хорошо ему известную и ближайшую к Тверскому краю Москву. Зарекшись впредь влезать в административные механизмы, Унковский взялся, что называется, за работу по специальности: стал участвовать в судебных процессах между помещиками и крестьянами, причём всегда выступая на стороне крестьян и настолько успешно, что через непродолжительное время крестьянскими делами заниматься ему запретили под вечным предлогом о политической неблагонадёжности (здесь постарался влиятельный Дмитрий Андреевич Толстой, прижимистый граф и страстный противник отмены крепостного права, у которого Унковский неизменно выигрывал дела).

Без сомнения, в Тверской губернии, во многом усилиями Унковского, возникла возможность проверить жизнеспособность аграрных, административных, общественных преобразований, причём не только исходивших от правительства, но и выверенных непосредственным опытом тех, кого они касались – и дворян, и крестьян. Но не станем говорить, подобно прежним биографам Салтыкова (Щедрина), что именно такой расклад стал решающим доводом в его стремлении в Тверскую губернию. Посмотрим на положение с другой точки зрения: это не Салтыков нашёл себе пространство для осуществления своих предположительно прогрессистских идей, а сама жизнь, среда поставила его перед необходимостью разобраться в своём мировоззрении и в определении собственных мироустроительных идей.

Присутствие в этом пространстве именно Алексея Михайловича Унковского лишь придавало происходящему особую остроту. Салтыков и Унковский были знакомы со времён Царскосельского лицея, где последний тоже некоторое время учился. Дружба подростков оказалась пожизненной. Надо признать, что у писателей редко когда бывает много друзей. Тем более мало их было у Михаила Евграфовича с его внутренне добродушным, но внешне непростым и изменчивым характером. Но с Унковским он поладил – впрочем, может быть, справедливее сказать, что Унковский поладил с ним. Не только в быту и в больших делах, а в самом серьёзном. Салтыков стал крёстным отцом сына Унковского, а Унковский – крёстным отцом дочери Салтыкова. Именно Унковского Салтыков впоследствии попросил быть его душеприказчиком.

Обаяние Унковского было безграничным, и один из его почитателей, притом социал-радикал по взглядам, величая нашего героя «лучшим из людей», договорился до следующего заявления: «Я бы назвал Унковского святым, если бы сравнение с ним не было для святых слишком большою честью». Впрочем, в таких крайностях Алексей Михайлович нисколько не виноват.

* * *

Получив назначение в Тверь, Салтыков не переехал сюда незамедлительно. С апреля по июнь 1860 года он находился в Петербурге, выполняя в Министерстве внутренних дел какое-то «особое поручение», вероятно, связанное с бюрократической рутиной, с которой он уже был достаточно знаком и из которой не мог извлечь ничего, кроме каких-то деталей для своих художественных построений.

Впрочем, за это время по меньшей мере один раз, не позже 12 мая, он в Тверь приезжал. За этот факт мы должны благодарить жандармское ведомство, неусыпно влезавшее в частную переписку и делавшее перлюстрационные выписки. Читая послания соавтора Унковского Алексея Головачёва, жандармский чиновник обратил внимание на то, что помещик-активист недоволен и губернатором, и ещё не приступившим к своим обязанностям новым вице-губернатором, то есть Салтыковым. «У нас на каждом шагу делаются гадости, а “вежливый нос” смотрит на всё телячьим взглядом, – пишет Головачёв (ох, не повезло графу Баранову с фамилией!). – Салтыкова… <…> ещё не видел, но разные штуки его сильно мне не нравятся с первого раза. Например, посылать за полицмейстером для отыскания ему квартиры и принимать частного пристава в лакейской; это такие выходки, от которых воняет за несколько комнат».