Для соответствующей драматизации происходящего советскими щедриноведами высказывалось и мнение, что должность тверского вице-губернатора Салтыков покинул вынужденно, во всяком случае, под некоторым давлением. Правда, никаких реальных фактов такого давления не выявлено. Не может всерьёз рассматриваться и предположение, что Салтыков, имея четырёхмесячный отпуск с сохранением оклада, вполне мог подать рапорт об отставке после его завершения. Признать такое, прямо скажем, шкурническое решение возможным для Михаила Евграфовича – значит расписаться в полном непонимании его характера, жизненных принципов, представлений о чести и достоинстве. Салтыков умел считать деньги, это неоспоримо. Но он всегда считал честно заработанные деньги – других просто не признавал.
Прочие гадания вокруг этой отставки также не подкреплены сколько-нибудь весомыми доводами. На основании многолетнего изучения мотиваций и поступков своего героя приходишь к твёрдому выводу: по складу своего характера Михаил Евграфович не относится к людям, которых можно принудить сделать что-либо через силу, наперекор себе. Много лет состоя на государственной службе, он никогда не считал себя карьерным чиновником и в историю России вошёл не как действительный статский советник, добившийся литературной известности, а как великий писатель, волею судеб дослужившийся до генеральского чина. Тем более что были среди наших писателей и чины повыше – действительный тайный советник Гаврила Романович Державин, тайные советники Фёдор Иванович Тютчев, Аполлон Николаевич Майков, Константин Константинович Случевский… А среди действительных статских советников обнаруживаем скромного Ивана Александровича Гончарова.
Словом, о действительных причинах салтыковской отставки 1862 года мы можем судить, лишь собирая предположения современников и изучая действия нашего героя с февраля 1862 года.
Среди узкого круга ближайших друзей Салтыкова особое место занимает уже не раз упомянутый Николай Андреевич Белоголовый (1834–1895). Врач-терапевт, с молодости тянувшийся к литературе и в конце концов совершенно ей отдавшийся, он был знаком с Салтыковым с середины 1870-х годов, а сблизился уже в 1880-е, когда медицинскую практику оставил. Тем не менее Белоголовый стал для хворого писателя своеобразным живым плацебо: Михаил Евграфович принимал его рекомендации, считал их несущими оздоровление, а однажды письменно признался этому чудесному доктору: «С Вами, кроме болезней, и о многом другом можно было посоветоваться…»
Белоголовый оставил о Салтыкове довольно обширные, хотя и незавершённые воспоминания, основанные на записи рассказов самого писателя о «жизни, воспитании, высылке, государственной службе и т. д.». Взялся за их систематизацию он уже в 1890-е годы, незадолго до собственной кончины, но кое-какие свидетельства, содержащиеся в них, заслуживают внимания. Так, в них дана объективная, очевидно, основанная на впечатлении Салтыкова, характеристика губернатора Баранова: «Человек не особенно выдающегося ума, но очень мягкий и доброжелательный и не только не тормозивший, а скорее сочувствовавший либеральным стремлениям правительства». Боясь «подпасть ответственности» за какие-нибудь упущения и неправильные толкования Крестьянской реформы, Баранов «старался разделить эту ответственность с Салтыковым, взвалив на его плечи часть организационной работы в губернии».
Вместе с тем Салтыков, состоявший в дружбе с уже известным нам Алексеем Михайловичем Унковским («запас житейской мудрости в нём был богатый, русскую жизнь и все её неустройства он изучил до тонкости и умел иллюстрировать самыми разнообразными доказательствами»), испытывал «одинаковые с ним разочарования от недостаточности программы крестьянского освобождения, горячо воевал и не с противниками освобождения… <…> а с теми людьми, которые, удовлетворившись реформой освобождения крестьян, не видели настоятельной потребности в её развитии, и воевал не только на словах, а в печати».
Здесь, несомненно, имеются в виду пять статей 1861 года в «Московских ведомостях» и в «Современной летописи Русского вестника» (подписаны: М. Салтыков): «Об ответственности мировых посредников», «К крестьянскому делу», «Где истинные интересы дворянства?» и др. Тогда же писал он и под именем «Н. Щедрин» – как мы уже знаем, то, что позднее назвал «сатирами в прозе».
В связи с этим Белоголовый, очевидно, опираясь на суждения Салтыкова, говорит о неудобстве «совместительства литературы и особенно публицистики, с одной стороны, и видного административного поста – с другой». Однако – вновь вспомним вольный, даже импульсивный характер Салтыкова, не эти гражданственные страдания будоражили его. Белоголовый далее пишет решительное: «Служба скоро надоела Салтыкову».
Именно этот довод представляется очень убедительным.