Салтыков (Щедрин)

И Салтыков решает, в полном согласии со своим независимым характером, ещё раз попытаться войти в туманное пространство издательской деятельности – выпускать свой собственный журнал. В Москве, двумя книжками в месяц. Решение, скажем прямо, требующее объяснений. И хотя мы вступим здесь в зону предположений, всё же рискнём. Начнём с места издания. Москва была выбрана, как это чаще всего бывало в жизни Салтыкова, по соображениям прагматическим, связанным с его имуществом. Выходя в отставку, он не отставлял себя от помещичьих забот.

19 марта 1862 года Сергей Евграфович Салтыков писал в Петербург брату Дмитрию Евграфовичу: «Я с помощию брата Миши кое-как уладил здесь в Заозёрье будущие наши отношения с крестьянами, и грамота подписана также и с их стороны, значит, теперь дела все почти кончены…»

Надо заметить, что в классическом советском щедриноведении отношения Михаила Евграфовича с крестьянами рассматриваются, как бы деликатнее выразиться, – вскользь, почти через силу. Употребление апокрифической, пришедшей из второрядной мемуаристики фразы «Я не дам в обиду мужика…» было в соответствующих трудах доведено до лозунга, в то время как реальные документы, переписка, общественно-политический и историко-культурный контексты оставлялись без должного внимания.

Не кто иной, как лидер этого щедриноведения, незабвенный Сергей Александрович Макашин уже накануне 150-летия Салтыкова высказал довольно уязвимый тезис: «“Помещичья” сторона в биографии Салтыкова не должна оставаться затемнённой, хотя, разумеется, не она представляет для нас преимущественный интерес» (странное в высшей степени ограничение). Но отводил глаза, разумеется, не только Макашин. Он-то как раз честно признал, что до той поры (1970-е годы) «единственной работой, посвящённой изучению темы “Салтыков-помещик”» оставалась «построенная на документально-архивном материале статья А. Н. Вершинского “Салтыковская вотчина в XIX в. (Этюд по истории крепостного хозяйства)”» (Известия Тверского педагогического института. 1929. Вып. 5).

В свою четырёхтомную «биографию» Салтыкова-Щедрина, непревзойдённую по своду фактов, но дискуссионную по обозначенной нацеленности: показать «демократическое развитие писателя» (пожалуй, предпочтительнее просто рассмотреть развитие писателя без заранее заданных векторов), С. А. Макашин ввёл материалы из статьи Вершинского и некоторые другие, но всё же, повторю, с существенной редукцией реальных обстоятельств. И сегодня, разумеется, необходимо, даже в рамках нашей скромной биографической повести, наконец, попытаться увидеть Салтыкова-помещика таким, каким он был, вне любых конъюнктурных целей, включая воспитательные и хрестоматийные.

Ещё 19 декабря 1859 года Ольга Михайловна, бывшая владелицей всех салтыковских земель – как родового имения Евграфа Васильевича, завещанного ей, так и ею приобретённых, провела их раздел. Это было непросто: владения находились в Калязинском уезде Тверской губернии (известное нам село Спас-на-Углу и новоприобретённое Ермолино) и в Ярославской губернии. Существует собственноручная записка Салтыкова, согласно которой он получил в общее владение с братом Сергеем Евграфовичем «имение своё, состоящее Ярославской губернии Угличского уезда в селе Заозёрье с деревнями 1354 души (из них в селе 646 и в деревнях 708 душ), той же губернии Даниловского уезда деревни Куреево и Липовец (39 д.) и Тверской губ. Калязинского уезда в дер. Новинках и сельце Мышкине (44 души) и лесной даче Филипцево – 100 десятин».

После общего раздела братья не только не стали делить полученное между собою, но Михаил Евграфович, занятый своими литературными и административными делами, передал управление им Сергею Евграфовичу, по-братски решив, что любые вопросы, если они возникнут, можно решить сообща. И так длилось вплоть до кончины брата в 1872 году, после чего возникло дело о так называемом «заозерском наследстве». К его подробностям мы, сохраняя справедливую интригу, обратимся в необходимом месте нашей повести, а пока лишь заметим, что, став в эпоху реформ совладельцем, если считать с женщинами, около четырёх тысяч крепостных и земельных угодий, Салтыков решил купить собственное имение, тем самым, очевидно, переводя себя в состояние владельца, свободного от неотвратимых эксцессов с крестьянами.

Это также обернулось историей не без фарсовых подробностей. Разумеется, имение искалось на пространстве, близком к салтыковским владениям, и в итоге взгляды Михаила Евграфовича и Елизаветы Аполлоновны остановились на подмосковной усадьбе при селе Витенёве на реке Уче, близ станции Пушкино Ярославской железной дороги. (Название станции – по старинному селу поблизости и не связано напрямую с именем «солнца нашей поэзии». Хотя у нас всё так или иначе связано с Александром Сергеевичем, и «Пушкину тринадцатого выпуска», вне сомнения, было приятно сознавать, что поблизости от его дома – Пушкино. «Прошу заехать ко мне в деревню, – приглашает он в гости Некрасова. – Поворот ко мне с Пушкинской станции».)