Салтыков (Щедрин)

В этом же фельетоне аноним-Салтыков язвительно высказывается о ходкой тогда идее сближения сословий: «Не затевай игру в сближение сословий, ибо такая попытка поведёт лишь к бесплодной трате времени, конфузу и позднему раскаянию». Нельзя не заметить, что в этой части фельетона Салтыков солидаризуется с идеями рассказа Достоевского «Скверный анекдот», опубликованного в ноябрьском (1862) номере его журнала «Время». В одном абзаце Салтыков даёт квинтэссенцию рассказа: «Положим, что вы приходите туда, где шумит простолюдинское веселье; веселье это самое искреннее, и потому оно резво, и нельзя сказать, чтоб очень чинно; но с вашим приходом вы видите, что вдруг всё изменяется: песня спускается тоном-двумя ниже, смех умолкает; праздник, бывший в полном разгаре, внезапно заминается. Точно тень какая-то набежала на все лица, точно укор какой стремится к вам отовсюду за то, что вы смутили общую радость. И если в вас осталась хоть капля совестливости, вы повертите, повертите тросточкой и уйдёте, поджавши хвост, домой».

Этот пассаж особенно выразителен потому, что ещё в сентябре Салтыков напечатал во «Времени» очерк «Наш губернский день», после чего вместе с Помяловским и Некрасовым прекратил сотрудничество с журналом, а с 1863 года во вновь разрешённом «Современнике» начал долгую полемику с Достоевским. Но вот на что ещё следует обратить внимание: разрыв Салтыкова со «Временем» и последующие журнальные драки были связаны с нашей общественной жизнью, со злободневными политическими событиями того времени. Однако ввязавшийся в гражданскую войну в литературе Салтыков не может забыть писательского первородства. Вне сомнений, написанный в родной для него гротескной манере, пронизанный мягко-ядовитым комизмом «Скверный анекдот» не оставил Салтыкова равнодушным. И он, как мог в чаду словесной войны и корпоративных стеснений, выразил изображённому в рассказе свою читательскую радость и поддержку писателя-гражданина.

* * *

Вернёмся в начало 1862 года. Мы, собственно, с ним и не расставались, ибо фельетон «В деревне» вырос у Салтыкова из витенёвских воспоминаний лета того же года. Но эти воспоминания не могли не сплестись с тем, что он пережил весной, когда попытался учредить свой журнал. У него были в этом деле соратники: уже неплохо знакомые нам кузены-тёзки Унковский и Головачёв. Также Салтыков, очевидно, собиравшийся вести подвижную жизнь, решил взять соредактора – выбор пал на тридцатилетнего Аполлона Филипповича Головачёва, двоюродного брата Алексея Адриановича. Это был человек с явной литературной жилкой, хотя впоследствии прославился главным образом в литературно-матримониальном пространстве – как второй официальный муж Авдотьи Яковлевны Панаевой и отец Евдокии Нагродской, одной из пионерок русской эротической литературы Серебряного века. Все они были тверяки, тесно связанные с тверской землёй, для всех Москва была удобнее Петербурга.

К постоянному сотрудничеству в журнале Салтыков также пригласил поэта средней руки, но социально активного Алексея Плещеева, бывшего петрашевца. Он, хотя Салтыков готовил учреждение журнала в доверительной среде, тут же, по своему простодушию, проболтался о том, что «затевается рган» в письме Достоевскому.

Возникла среди отцов-основателей ргана и загадочная фигура Александра Ивановича Европеуса. Он, в то время бежецкий мировой посредник, был выпускником Александровского (Царскосельского) лицея – и опять-таки петрашевцем, вместе с Достоевским и Плещеевым прошедшим инсценировку смертной казни. В Твери вместе с Унковским признавался лидером либерального дворянства; С. А. Макашин считает его тверским корреспондентом герценовского «Колокола». Подвизался он и в журнале «Современник», но своеобразно, иначе почему его там стали называть «устным сотрудником»?! Всматриваясь в затуманенную фигуру Европеуса, перебирая упоминания о нём, вдруг начинаешь видеть в Александре Ивановиче явственные черты не только грибоедовского Репетилова, но и главных персонажей щедринского романа «Современная идиллия». Но я не утверждаю, что в своих взглядах Европеус отдрейфовал вправо. Едва ли, ибо, например, известно, что в 1866 году он привлекался по делу террориста Каракозова. Суть не в политических взглядах Европеуса, а в том, что он въяве выражал то, что Грибоедов и Салтыков воплотили в своих персонажах – политическое пустозвонство, доходящее до полной душевной пустоты, фразёрство, развитое до многословной бессмыслицы. А это можно встретить на противоположных флангах политического поля. Так что прочитать «плоды раздумий» Европеуса на страницах салтыковского журнала было бы интересно… Или он и здесь стал бы «устным сотрудником»? Но, во всяком случае, можно предположить, что всей своей кипучей деятельностью Европеус что-то существенное Салтыкову-сатирику открыл, зачем-то он ему был нужен. Если не появился в будущей редакции сам – как вольноопределяющийся (так в тогдашней России называли добровольцев).