Салтыков (Щедрин)

К какой же партии мы принадлежим?.. <…> мы принадлежим к партии, и в доказательство ныне же объявляем ближайший девиз её: утверждение в народе деятельной веры в собственное достоинство и деятельного же сознания прав, которые отсюда происходят».

Однако предприятие рухнуло. Несмотря на то что учредители «Русской правды» вооружились всеми документами, необходимыми для разрешения издания (Салтыков даже получил рекомендательное «свидетельство» от своего недавнего начальника графа Баранова – тот дружески подписал составленную Салтыковым бумагу), им 5 мая 1862 года было отказано. Внешне отказ был формальным и убедительным: в те месяцы действовал временный запрет на разрешение новых изданий по причине происходящего пересмотра прежних постановлений. Но Салтыков не стал ждать рескрипта с новыми правилами, а попытался купить какое-то из существующих изданий. Увы, на этом пути он столкнулся с интересами Некрасова, который, предчувствуя неприятности с «Современником», хотел сделать своей новой площадкой предполагаемое новоприобретение Салтыкова – журнал «Век», и в итоге эта запутанная интрига не дала никакого результата.

Финал попытки издавать «Русскую правду» получился гротескным. В коридорах власти по каким-то причинам устыдились замораживания разрешений на издание и в сентябре 1862 года попытались в порядке исключения некоторые издания разрешить. Однако два министра – народного просвещения и внутренних дел – решили перестраховаться и обратились за поддержкой к главноначальствующему III отделением Собственной Его Императорского Величества канцелярии, шефу жандармов, князю Василию Андреевичу Долгорукову. И в своём ответе князь и шеф жандармов глубокомысленно заметил: «Умножение периодических изданий может быть допускаемо с крайнею осторожностью, так как даже при неимении предосудительных сведений насчёт тех лиц, которые желают быть редакторами, нельзя быть уверену в благонадёжности их собственно по этому званию…»

Более красноречивого определения сути редакторской должности невозможно придумать! И в полном соответствии с долгоруковским циркуляром редакторская «благонадёжность» Салтыкова и Аполлона Головачёва была в III отделении проверена, и в издании «литературного и политического журнала “Русская Правда” статскому советнику Салтыкову» было отказано.

То, что хотел, и то, что смог сделать Салтыков на посту редактора (соредактора) журнала, мы рассмотрим в следующей части нашей биографической повести. А пока ему предстояло заняться просто журнальной работой, стать сотрудником «Современника», который после восьмимесячного запрета стал издаваться вновь.

Насидевшись и нагулявшись в приглянувшемся им с Елизаветой Аполлоновной и действительно живописном, уютном, побуждавшем к спокойному и свободному творчеству Витенёве, Салтыковы осенью 1862 года отправляются в Петербург.

Два последующих года жизни Михаил Евграфович отдал «Современнику». В щедриноведении эти годы оцениваются в целом сдержанно, ибо их творческий результат скромен (причём не только у Салтыкова, но и у «Современника»). Огромная человеческая энергия, непомерный художественный заряд ушли на бессмысленную и беспощадную журнальную полемику, на участие в том, что было названо Достоевским «расколом в нигилистах».

«Современник», когда в нём появился Салтыков, окончательно превратился в скопище малоприятных личностей, которые ввязались в нескончаемые и бесплодные дрязги с «Русским словом» Писарева и Варфоломея Зайцева, а потом и с «Эпохой» Достоевского. Нередко в советском литературоведении выплывали суждения, что на судьбу «Современника» роковым образом повлияли многие события: смерть Добролюбова, арест и репрессии против Чернышевского, наконец временное прекращение журнала в 1862 году…

Нет, причина была не в том, что «Современник» закрывали. Его потому и закрывали, что журнал из респектабельного издания, прославившегося отысканием новых талантов и публикациями литературных мастеров, превратился в приют нервических утопистов и полубезумных радикалов. Триединый и вечный завет собратьям по лире основателя журнала Пушкина – пробуждать лирой чувства добрые, восславлять свободу и призывать милость к падшим – был забыт. С журналом перестали сотрудничать настоящие писатели, порой становилось непонятно: помещения редакции журнала, выпестованного под пушкинской сенью, – место встречи литературных единомышленников или конспиративное логово для злобных заговорщиков и беспощадных террористов?