Салтыков (Щедрин)

При этом советское литературоведение, создававшее историю русской литературы по марксистско-ленинским лекалам, так и не удосужилось честно и беспристрастно разобраться с историей «Современника», который ещё в 1840-е годы преобразовывался Некрасовым и Белинским из «литературного журнала А. С. Пушкина», как его поначалу называли, в площадку для стычек с властью. Спору нет, в стране без представительных органов, с жёсткими сословными разграничениями, наконец, с крепостным правом приходилось искать, как выразились однажды, место для дискуссий. Но тогда надо признать и то, что маскируемые дискуссии эти, как правило, развиваются в сторону прекрасно предсказуемых в России непредсказуемых последствий. Это всецело понимали не только Белинский и Некрасов, но и Александр Васильевич Никитенко, профессор Петербургского университета (впоследствии академик), «умеренный прогрессист» по самоопределению. Будучи приглашён в 1847 году в «Современник» в качестве официального редактора, он вскоре отказался от такого почёта, ибо, хотя и был цензором, не привык играть втёмную. «Современник» при Некрасове сам выбрал свою судьбу. И недаром основательного Никитенко сменил гедонистичный и авантюристичный по природе своей Иван Иванович Панаев, а потом пришло время экстравагантного ригориста-эмансипатора Чернышевского и Добролюбова, вдыхавшего полной грудью и радости мира прекрасного, и горести тёмного царства. Но надо же было что-то оставить и литературе!

Да, проблема личности писателя, разумеется, запутанна. Однако окончательно запутана она именно советским литературоведением, зубодробительным и ханжеским одновременно.

Как могут видеть читатели, в нашей биографической повести мы стараемся не доходить до крайностей биографической литературы – то есть следуем только за фактами, а не за имитацией их. Поэтому мы со скепсисом, о чём писали в соответствующем месте, отнеслись к истории о некоей дочери Салтыкова, якобы появившейся у него в Вятке. Лишь потому, что факты не сходились во времени и не прослеживались в пространстве. Но есть более сложные места салтыковской биографии, которые необходимо прояснить.

Доподлинно установлено, что Михаил Евграфович, всегда живо всматривавшийся в морфологические особенности российского общества, в годы службы в «Современнике» заинтересовался так называемыми нигилистами, тем более что за ними и далеко ходить не надо было. При этом будем помнить, что в начале 1860-х Салтыкову едва исполнилось тридцать пять, а многие фигуранты общественно-политического движения шестидесятых годов были моложе тридцати, а то и пребывали в совсем юном возрасте.

Среди авторов «Современника» был выпускник училища правоведения, чиновник Государственной канцелярии, публицист Юлий Галактионович Жуковский. В его доме постоянно собирались авторы журнала (Некрасов и Салтыков приходили «запросто, без приглашений») «и за разговорами и горячими спорами проводили целые ночи». Вероятно, благодаря морально раскованному Жуковскому, у которого завязались страстные отношения с одной из жительниц хорошо известной Знаменской коммуны, Салтыкова стали постоянно видеть и здесь. Коммуну устроил, как известно, одарённейший прозаик, жизнелюб Василий Слепцов. Князь Дмитрий Петрович Святополк-Мирский, написавший, по признанию многих, выдающееся исследование «История русской литературы с древнейших времён по 1925 год», отмечал в нём, что Слепцов «обладал необыкновенной привлекательностью для противоположного пола; он осуществлял на практике идеалы свободной любви, которые пропагандировало его поколение».

Разумеется, с точки зрения современной морали, Знаменская коммуна (многокомнатная квартира в доме на Знаменской улице, в советское время получившей красноречивое название «улица Восстания», располагалась не так далеко от редакции «Современника» на Литейном проспекте) представляет нечто заурядное, но 160 лет назад для одних это было гнездо невероятного разврата, для других – пространство свободы и любви. Здесь получали приют барышни из хороших семей и молодые дамы (кое-кто с детьми), во всех смыслах не нашедшие общего языка со своими мужьями или возлюбленными. Все они пребывали в свободном поиске жизненной судьбы, и коммуна, в тогдашних жёстких по отношению к женщинам ограничениях, вызывала всеобщий интерес. В том числе властей и, вне всяких сомнений, писателей.

Один из них, начинающий литератор Николай Лесков, будучи и сам человеком больших страстей, изобразил эту коммуну в своём первом романе «Некуда». Но что-то пошло не так, и за своё живописание Лесков, по совокупности творческих заслуг в 1862–1864 годах, был, как мы уже отмечали, сметён так называемой демократической критикой на обочину магистральной дороги русской литературы и долго в этой канаве приходил в себя.