Салтыков (Щедрин)

Покупку Салтыковы (существенная подробность: имение приобреталось на имя Елизаветы Аполлоновны) совершили вскоре после подачи Михаилом Евграфовичем прошения об отставке, то есть в конце января или в самом начале февраля 1862 года (бумаги не сохранились).

С. А. Макашин в отдельной статье подробно разобрал витенёвскую страницу жизни Салтыкова. Причём, что очень важно, отказался от обычной для его фундаментальной биографии тональности, настраивающей читателя на представление о Салтыкове как о прогрессисте-альтруисте, «главной идеей жизни» которого была «идея общественного служения литературы»[10]. Мы же, при чтении салтыковских сочинений и писем, при изучении документальной фактографии, собранной о нём (прежде всего, тем же Макашиным), вновь соглашаемся со справедливостью уже упомянутого толстовского суждения о том, что (на этот раз приведу его полностью) «для критики искусства нужны люди, которые бы показывали бессмыслицу отыскивания мыслей в художественном произведении и постоянно руководили бы читателей в том бесконечном лабиринте сцеплений, в котором и состоит сущность искусства, и к тем законам, которые служат основанием этих сцеплений».

Именно поэтому ваш покорный слуга и взялся за повесть о жизни Салтыкова, что надеюсь, рассказывая о его земных годах, приблизиться самому и приблизить читателей к пониманию тех законов, которые служили основанием для появления салтыковского бесконечного лабиринта сцеплений. Мне незачем сколько-нибудь подробно разбирать здесь его творения: они есть в библиотечном, электронном и книгопродавческом доступе, берите и читайте. Как перечитываются великие книги, так вновь и вновь надо, чтобы понять великую жизнь Салтыкова, всматриваться в подробности этой жизни.

Он сговорился купить Витенёво за 35 тысяч рублей серебром, и ему пришлось влезть в большие долги – в том числе у матери он взял взаймы 23 тысячи рублей. За эти деньги он получал обширное хозяйство – при «господском доме» было 680 десятин земли «с находящимися на той земле лесами, водами и всякого рода угодьями», а также водяная мельница, бумажная фабрика в личном владении, «другие хозяйственные строения и заведения».

Однако уже на первом шаге по пути нового хозяйствования Салтыков обидно оступился. Как мы помним, он покупал имение зимой – но приехал его осматривать без подробных планов, вспоминал А. М. Унковский, поверхностно, как говорят французы, vol d’oiseau – «с птичьего полёта». Особый расчёт у писателя-помещика был на «ценность большого строевого леса и громадных запасов сена, от которых, по-видимому, ломились большие сараи. Между тем, немедленно после совершения купчей и вручения денег продавцу, показанный ему лес оказался принадлежащим к соседней даче графа Панина, а сена оказалось не более нескольких пудов, которыми были заделаны ворота сараев». Так что имение оказалось почти бездоходным, а в дальнейшем, по свидетельству того же Унковского, разворовывание салтыковского хозяйства продолжилось.

И здесь надо вновь сказать похвальное слово Салтыкову-писателю. Он сумел без промедлений не только посмотреть на витенёвскую коллизию со стороны, но фактически превратить себя, «сельского хозяина, самого на практике испытавшего всю горечь этого ремесла», в главного персонажа собственного «летнего фельетона» «В деревне» (1863).

Салтыков-художник отодвигает от письменного стола Салтыкова-публициста (фельетон напечатан в «Современнике» без подписи). Отодвигает и создаёт потрясающую грибную рапсодию, которая только по лености и нелюбопытству наших методистов до сих пор не попала в хрестоматии по изящной словесности и политэкономии.

Тема сочинения: «деревенское дело выгодно и занятно только для того, кто принимает в нём участие непосредственным своим трудом» – «не командованием только, не “печалованием”, а именно личным, тяжёлым трудом».

Прелюдия (на тему Афанасия Афанасьевича Фета) «Содержание домашней птицы»: «Утверждают люди сведущие, что крестьянину это содержание ничего не стоит, да этому можно и поверить. Тут всякая крошка идёт в дело; всё, что хотя и негодно для непосредственного употребления крестьянской семьи, в общем обороте хозяйства представляет статью далеко не бесполезную. Напротив того, в помещичьем хозяйстве (по упразднении крепостного права) вырастить птицу дома стоит гораздо дороже, нежели купить такую же на базаре, если не лучше. Теперь не такое время, когда птицам и другим домашним животным полагалось питаться остатками от скудной трапезы дворовых людей; теперь этих остатков не полагается; поэтому птица, хотя бы это была даже курица, освобождается от обязанности крохоборствовать (своего рода эмансипация), а требует особой и притом определённой дачи корма. “Так вот ты и увидишь, батюшка, во что оно тебе вскочит!” – говорила мне по этому случаю добрая моя знакомая…»