Салтыков (Щедрин)

Можно представить, что, взявшись за проверку «питейных заведений» Тулы, Салтыков исходил не только из собственных печальных наблюдений. В Туле, как было замечено, у него оказалось своё доверенное лицо. В 1866 году «Современник» до неожиданного, но предсказуемого закрытия успел напечатать четыре очерка молодого Глеба Успенского из его будущего знаменитого «растеряевского» цикла. В них с мрачным сарказмом, зловеще изображались деятельность целовальника Данилы Григорьича и его клиентура.

И теперь Салтыков быстро убедился, что Успенский, изображая «г. Т.», то есть город Тулу, совсем не сгущал краски. А поэтому распространил надзорные действия на всю губернию. Он быстро обнаружил существующую в губернии тенденцию к сокрытию капиталов «торгующим классом», то есть купцами. Разумеется, тяга к их сокрытию, то есть к уклонению от налогов – неотъемлемое качество любого предпринимателя, но здесь она неожиданным образом поддерживалась земскими управами и даже губернатором Шидловским, утверждавшим заниженные обложения капиталов. Причины такого добросердечия могли быть различными – от своекорыстных до покровительственных, но это были серьёзнейшие нарушения, и они быстро перевели отношения между Салтыковым и Шидловским из дружеских (по воспоминаниям, поначалу новый управляющий казённой палатой «нередко бывал у него запросто, любил играть с ним в пикет») в конфликтные и враждебные.

Шидловский, уже привыкший оставлять последнее слово за собой, не потерпел того, что Салтыков стал последовательно отстаивать независимость казённой палаты от губернатора. Были и такие тонкости, снять которые можно было только взаиморасположением, взаимопониманием, поиском согласия. А этого не проявлялось и со стороны Салтыкова. Хотя, выявляя и преследуя наказаниями и штрафами всяческие нарушения, сам он порой намеренно шёл против требований закона – как пишет в своих воспоминаниях секретарь Тульской казённой палаты И. М. Мерцалов, «из сострадания к бедным торговцам». Мерцалов запомнил и записал слова Салтыкова: «Ну, претензии-то всякие в сторону, когда представляется возможность помочь бедному человеку», но, со своей стороны, выразил справедливое несогласие с этим шатким доводом, который обрекал подчинённых Салтыкова на конфликт с законом, а значит, и на серьёзные наказания по службе.

Очевидно, этот чиновник был истинным почитателем произведений Щедрина, ибо сумел воспроизвести в своих воспоминаниях (единственных о пребывании Салтыкова в Туле) психологически очень достоверную сценку, показывающую характер и стиль работы Михаила Евграфовича, мгновенно оценённые в народе:

«Однажды, часов в одиннадцать утра, является в палату целая толпа рыночных торговок, оштрафованных по актам торговой депутации за невыбор билетов на торговлю из палаток отрезами ситцев и мелочным галантерейным товаром, и вот, только входит Салтыков в переднюю, толпа эта бросается перед ним на колени с слёзной мольбой о пощаде, кричат все вместе, перебивая друг друга: “Ваше превосходительство, помилосердствуйте, не прикажите теснить и преследовать нас”.

– В чём дело? – спрашивает он.

Опять крики и вопли всех вместе, так что трудно разобрать, чего они хотят, а пройти не пускают, хватаясь за ноги. Вырвавшись кое-как из этой толпы взволнованным и расстроенным, Салтыков набрасывается на старшего делопроизводителя:

– Это вы своими протоколами пригнали сюда сумасшедших баб, не могли там на месте разобрать их и уладить дело!

– Что ж я мог сделать? Билетов не взяли при всём настоянии, пропускать их в обиду других исправных плательщиков я не имел права, тем более что торговля их у всех на виду, хотя прежде и пропускали их. Вот и галдят теперь, чтобы позволили торговать беспошлинно.

– Ну, подите, убедите их сами, что этого нельзя допускать, и пусть убираются отсюда.

Вышел к ним старший делопроизводитель, они и слушать его не стали. “Мы, говорят, желаем объяснить свои нужды генералу вашему”. Но и генерал, сколько не разъяснял им, что закон запрещает беспошлинную торговлю, что если им тяжело заплатить требуемые пошлины, могут платить по частям, – не мог вразумить и успокоить их. Потеряв наконец терпение, управляющий ушёл в свой кабинет, а их велел выгнать. Тем не менее благодаря этим воплям и мольбам о снисхождении Салтыков принял живое участие в положении бедных женщин: немедленно предписал полиции произвесть дознания об имущественной несостоятельности их и затем, по получении этих дознаний, многих освободил от уплаты штрафов и пошлин, по безнадёжности поступления, об остальных просил полицеймейстера не требовать с них строго уплаты всей суммы взыскания вдруг, а взыскивать понемногу и по частям, но в том и другом случае лавок их не велел закрывать и не запрещал продолжать торговлю.

То и другое распоряжение были явно неправильны и несогласны с требованиями закона. Салтыков, конечно, вполне сознавал это и всё-таки предпочёл следовать влечению своего отзывчивого сердца, чем руководствоваться буквою закона».