Салтыков (Щедрин)

Ещё один пример из литературы, прямо связанный с «Изнанкой Крымской войны». Накануне Русско-турецкой войны 1877–1878 годов Николай Лесков печатает небольшой рассказ «Морской капитан с сухой Недны». Потом через годы его перерабатывает, и теперь под заглавием «Бесстыдник» он появляется в изданиях писателя. Те, кто не поленится его прочитать (перечитать), увидит художественное изображение всё той же «изнанки Крымской войны», а по слову рассказчика, «воровства и казнокрадства тех комиссариатщиков и провиантщиков, благодаря которым нам не раз доводилось и голодать, и холодать, и сохнуть, и мокнуть». И вспомнит, может быть, с добавлением других примеров, как из литературы, так и из собственной бытовой жизни, что одно и то же событие можно представить совершенно по-разному. Один из персонажей «Бесстыдника», «провиантщик», разбогатевший в пору севастопольской кампании, возражая обличавшему его моряку, излагает целую теорию, направленную против разделения людей на честных и мошенников.

Поверьте, говорит он, «что не вы одни можете терпеливо голодать, сражаться и геройски умирать; а мы будто так от купели крещения только воровать и способны. Пустяки-с! Несправедливо-с! Все люди русские и все на долю свою имеем от своей богатой натуры на всё сообразную способность. Мы, русские, как кошки: куда нас ни брось – везде мордой в грязь не ударимся, а прямо на лапки станем; где что уместно, так себя там и покажем: умирать – так умирать, а красть – так красть. Вас поставили к тому, чтобы сражаться, и вы это исполняли в лучшем виде – вы сражались и умирали героями и на всю Европу отличились; а мы были при таком деле, где можно было красть, и мы тоже отличились и так крали, что тоже далеко известны. А если бы вышло, например, такое повеление, чтобы всех нас переставить одного на место другого, нас, например, в траншеи, а вас к поставкам, то мы бы, воры, сражались и умирали, а вы бы… крали…».

Не успел опешивший моряк возразить «бесстыднику» покруче, как другие слушатели стали славить «провиантщика», так что он ещё и за обобщения принялся: «Зачем одних хвалить, а других порочить; мы положительно все на всё способны».

Обдумывая этот, предложенный Лесковым этический парадокс, академик Дмитрий Сергеевич Лихачёв в конце концов написал целую статью. Он обратил внимание на то, что и в рассказе Льва Толстого «Севастополь в августе 1855 года» (мы вспоминали о нём по другой причине в начале этой части) есть эта тема: «работаем, куда поставили». Станционный смотритель говорит, что готов отправиться воевать на Малахов курган, только чтоб не терпеть хамство проезжающих, а о трусоватом офицере говорится: «Он действительно бы был героем, ежели бы из П. попал прямо на бастионы…» Не утверждая, что в своём рассказе Лесков вступает по этому вопросу в диалог с Толстым, Лихачёв всё же предлагает признать: «Лесков воспользовался толстовской концепцией героизма, чтобы создать интригующую моральную загадку в своём произведении. В отличие от прямого морализирования “в лоб” у Толстого, Лесков очень часто превращает мораль в элемент литературной интриги».

И для нас эти литературно-нравственные и просто нравственные коллизии так же важны. Обратившись к деятельности комитета ополчения Тверской губернии, действовавшего под председательством губернатора, тайного советника Александра Павловича Бакунина, Салтыков в своём отчёте разворачивает панорамную историю злоупотреблений, причём доказывает, что и нечистый на руку губернатор, в свою очередь, попал под влияние местного денежного воротилы, купца Ветошкина. На жалобы с мест губернатор отвечал присылкой комиссий, которые оправдывали проворовавшихся, а то и сам выступал защитником разгулявшихся мошенников. Можно предположить, что отчёт Салтыкова повлиял на отставку Бакунина с поста губернатора в октябре 1857 года. Его ретроградство и неприятие реформаторских идей можно было понять и объяснить, но покрытие воров, да ещё в лихую годину министр Ланской терпеть не стал.

Документы салтыковской ревизии по Владимирской губернии не сохранились в сколько-нибудь значительной полноте, осталось только замечание Михаила Евграфовича: вопреки закону при избрании офицеров ополчения была допущена замена одних лиц другими, правда, по добровольному с ними соглашению, то есть «нечто в роде личного найма». Но это было всё-таки небольшое прегрешение, по сравнению, например, с Московской губернией, где половину офицеров набрали из отставных военных и «гражданских чинов зазорного поведения, недостойных офицерского звания». Половина офицеров того же Тверского ополчения не явилась к своим местам, едва не попав под военный суд; из-за неблагонадёжности некоторых офицеров Ярославского и Костромского ополчений пришлось провести следствие…