Сам без оружия

— Дана, — в самом начале их отношений он называл ее так, шутливо сравнивая с древней богиней. — Я же говорил тебе, что не могу… с подчиненным…

— Ох, какой вы зануда, капитан! — Диана стрельнула глазами по сторонам.

Их никто не слышал, официанты держались в стороне, а соседние столики были пусты.

— Могу, не могу… Я не тургеневская девушка, капитан Василий! Не монашка и не ханжа. Я женщина. И как каждой женщине, мне нужно чувствовать интерес мужчины к себе. Его страсть, желание, похоть даже. Любовь… если она есть.

Щепкин недовольно мотнул головой. Откровенность Дианы всегда его удивляла и немного раздражала. Хотя до пошлости Холодова не скатывалась, но говорила всегда прямо, без затей. И тем заводила Щепкина в тупик.

— Я может, и в отделении работаю из-за тебя. Терплю все эти операции, разработки, слежки, поиски, чтобы видеть тебя рядом.

— То есть я — стимул твоей работы? — попытался перевести все в шутку Щепкин. Разговор его уже тяготил.

— Ты стимул моей жизни, Вася. Разве это плохо? Чувство поддерживает, помогает, дает силы и желание идти дальше. Сильное чувство порой помогает совершать невозможное.

Диана дотронулась рукой до груди капитана, провела пальцами по рубашке. Щепкин почувствовал тепло от ее пальцев и понял, что хочет обнять девушку.

Диана вдруг убрала руку.

— Вот если бы не встретила тебя, наверняка ушла бы со службы. Открыла бы сейчас какой-нибудь салон. Предсказаний и тайн…

— Ты умеешь гадать?

— В моем роду цыган вроде не было, — улыбнулась Диана. — Хотя за дальних предков не поручусь. Вдруг какая-то молодая цыганка окрутила юного баронета… или графа?!

Она украдкой вздохнула, тронула веко, словно смахивая с него слезу.

— Нет, Вася, женщине не нужно быть цыганкой, чтобы уметь читать людей. Их мысли, желания, надежды. Умной женщине, — она отвела взгляд, погрустнела. — И нас читать так же легко. Если есть желание.

Щепкин почувствовал неловкость. Внезапная исповедь женщины, к которой он больше не испытывал прежних чувств, тяготила. Но оттолкнуть Диану или остановить ее он не мог. Все же она была ему близка.

Он бросил взгляд в другой конец зала. Белкин и Гоглидзе о чем-то говорили, подчеркнуто не глядя в их сторону.

Капитан осторожно поднял голову Дианы за подбородок пальцами. Заглянул в глаза.

— У тебя глаза все еще красные. Что с ними?

Диана порхнула ресницами, отвела взгляд. Ответила глухим тихим голосом, словно нехотя:

— Полночи плакала. Убила ведь человека. Хоть и врага, но все же…

— Ты молодец! Если бы промедлила…

— Знаю. Но все равно жалко.

Убила-то она троих, но напоминать об этом Щепкин сейчас не хотел. Во вчерашней драке он тоже одного уложил наповал, а еще одного все никак не приведут в себя в госпитале. И Белкин кого-то приложил намертво. В отличие от драки настоящий бой всегда заканчивается чьей-то смертью, в лучшем случае увечьем.

— Успокойся, — сказал он. — Езжай домой, отдохни. Я вечером позвоню.

— Лучше я, — вздохнула Диана. — У нас что-то со связью. Слышимость плохая. Чинят, наверное.

— Хорошо, звони.

Капитан наклонился, тронул губами ее висок, отступил и повернулся к лестнице. Диана проводила его долгим взглядом и пошла к столу.

14

Отыскать Зинштейна оказалось не так просто. С прежнего места съемочная группа уехала, искать их по городу — только время тратить. Пришлось звонить Игнатьеву и через него просить полицию. Там и подсказали, где могут быть режиссер, артисты и прочий люд, причастный к съемкам.

Потом Игнатьев вспомнил о своем приятеле издателе и позвонил ему. Тот просветил подполковника о том, где и как проводят время творческие люди, в какие рестораны и трактиры ходят, у кого в домах собираются, назвал имена двух меценатов, всегда готовых предоставить творческой богеме не только деньги, но и свои хоромы.

Издатель связался с кем-то из знакомых, тот позвонил своему приятелю — и так по цепочке вышли не только на адрес Зинштейна, но и на те места, где он мог быть.

— Если у него все в порядке с деньгами, искать следует в «Дононе» или «Кюба», хотя в последнем бывает редко. Если он на мели — трактирчик в подвале через две улицы от «Мясоедова». Не такая дыра, как последний, но все-таки, — просветил капитана Игнатьев и от себя добавил: — Оказывается, примечательная личность. Говорят, безумно талантлив, оттого бывает высокомерен. Снобизмом не страдает. А в охранном говорят — среди знакомых были сомнительные личности.

— Ну к сомнительным можно отнести кого угодно, — усмехнулся Щепкин. — Даже меня.

— Хорошо, я подскажу охранке, пусть обратят внимание! — раскатисто засмеялся Игнатьев и попрощался.

Щепкин рассудил, что после разрыва с режиссером Зинштейн вряд ли станет пировать у «Кюба», и поехал в трактир. Если и там Зинштейна нет, придется ждать у дома или искать у знакомых, о которых теперь капитан знал.

Но ему повезло. «Последователь Халтурина и первый террорист синематографа» был на месте. Он сидел за отдельным столиком у перегородки и задумчиво ковырял вилкой в тарелке. На еду не смотрел, взгляд уставился на перегородку. Выглядел Зинштейн злым и грустным одновременно.