Самая лучшая сказка Леонида Филатова

Когда «в силу печальных жизненных обстоятельств» Филатов стал «свободен» от этих самых постылых, изнурительных графиков и договоров, он по-настоящему, вплотную занялся литературным творчеством. И каждой его новой стихотворной пьесы стали ждать читатели и издатели. Появилась «жестокая сказка в двух частях на темы Шарля Перро – «Золушка до и после», «историческая проекция» – «Гамлет», «Опасный, опасный и очень опасный» (по мотивам романа Шодерло де Лакло), «Дилижанс» (по мотивам новеллы Мопассана «Пышка»), «Возмутитель спокойствия» по роману Леонида Соловьева (о любимом персонаже всего восточного народа Ходже Насреддине).

Для «Таганки» написал пьесу по мотивам журналистики Михаила Евграфовича Салтыкова-Щедрина «Пестрые люди», «Губернские очерки», «Дневник провинциала в Петербурге». Параллели с началом 90-х ХХ столетия были удивительные. «Все катастрофически совпадает, – изумлялся Филатов. – Речь там идет о постреформенной России ХIХ века. Только-только обозначены позиции русских либералов, консерваторов, демократов… «Чего-то там хотелось: не то конституции, не то севрюжинки с хреном…», говоря по Щедрину… Я уже не говорю о том, что встретил там слова «гласность», «перестройка». Но там ясно обозначено и какие возникают тональности, какие типы, как ведет себя пресса, наконец. Потрясающе все повторяется…» Жаль только одного – затерялась тогда пьсса в «репертуарном портфеле». Или времена изменились? Нет, напротив – времена и нравы остались как раз прежними.

Потом вместе с Николаем Губенко они сочинили сценарий «Белые столбы» опять-таки по Щедрину. Далее были «Тиль Уленшпигель», и «Дон Кихот», и фонвизинский «Недоросль», и «Маугли» по Киплингу. Все эти произведения были совершенно самостоятельными работами, а вовсе не переложениями, как считал сын Филатова.

–  Денис, – просил его Леонид Алексеевич, – не произноси такого гадкого слова, какие переложения? Во-первых, все это было в прозе, во-вторых, я мало пользуюсь сюжетом, он для меня только отправная точка. Что делать, если мне охота попутешествовать из эпохи в эпоху, из страны в страну. К тому же я где-то читал или слышал, что история человечества исчерпывается двумястами или четырьмястами сюжетами. Все, что есть и что будет, уже когда-то было, уже все, грубо говоря, придумано. Сюжет о Фаусте существовал задолго до Гете, а об Отелло задолго до Шекспира. О Дон Жуане писали Мольер, Байрон, Пушкин. Это – бродячие или блуждающие сюжеты…

А вот в случае с «Пышкой» по Мопассану от классической сюжетной линии Леонид Алексеевич ни на йоту не отступил. Но все равно получилась такая фарсовая драма, слезливая, сентиментальная и, конечно же, смешная. И, конечно же, в стихах. Поругивая свою первую профессию, Филатов, тем не менее, признавал: «В стихах артисту легче существовать. Стихи – это больше графики, больше дисциплины». Хотя «Дилижанс», по мнению Леонида Алексеевича, это был совершенно безумный проект. Хотя бы потому, что переписывать Мопассана стихами было не лучшей идей. Французский классик сам был поэт изрядный, а «Пышка» была его первым опытом в прозе. Но уж больно хороша была коллизия.

Филатов азартно пересочинял, переиначивал вечные «бродячие сюжеты» на свой лад, наделяя героев исключительно своими интонациями, изящной, порой убийственной, чисто филатовской иронией.

Немало помаяться пришлось над выполнением заказа театра «Современник», сочиняя сказку «Еще раз о голом короле». Филатов честно признавался, что с самого начала не был уверен, что сможет написать пьесу, достойную «Современника». Но: «Я преклоняюсь перед Волчек. Она обратилась ко мне, я… сказал, что идеален для новой версии был бы покойный Горин, действительно гений таких переделок, – сам если и берусь, то исключительно без договора. Написал, прочитал им. Волчек ни разу не вмешалась в репетиционный процесс, все сделал Миша Ефремов, человек чрезвычайно одаренный. Она в полуобморочном состоянии пришла смотреть готовую вещь. И, кажется, осталась довольна…» Хотя, конечно, считал автор, у него получилась «седьмая вода на киселе» – Шварц писал по мотивам Андерсена, а он – по мотивам Шварца. Волчек дала ориентир: «Надо сделать шутку, проказу». Как раз к этому Филатов как никто иной был готов.

В отличие от своих «соавторов»-предшественников наш «господин сочинитель» обернул острие пьесы вовсе не против короля. Он-то ведь и так голый, бедняга. Пьеса оказалась направлена супротив… народа. «Против толпы, если выражаться корректно, – подправлял Филатов. – У нас же народ никогда не может быть виноват… Чуть что – сразу «народ», как Бог новый…»

Когда король оказывается голым, раздаются крики «Долой самодержавие!», «Свобода от всего!»… И тогда принцесса, особа королевской крови, говорит: «Да ладно вам, что вы на него накинулись! Я недавно была за границей, там все так носят». И народ послушно начинает раздеваться: за границей носят, дело святое.