Самая лучшая сказка Леонида Филатова

Ну, а как же естественное авторское честолюбие? Тут Филатов ссылался на слова мудрого писателя Виктора Астафьева, который, отвечая на вопрос журналистки: «Каково чувствовать себя гением, классиком?» – сказал: «Ну как тебе сказать, девочка, конечно, это приятно, порхаешь, летаешь, а потом приходишь домой, заходишь в кабинет, видишь на полках Пушкина, Гоголя, Толстого, Чехова и как-то… успокаиваешься».

В общем, «полезно включать себя в культурный контекст страны, в которой живешь, и тогда сразу понимаешь свое место. Спокойно. Не самоуничижаясь… Пишешь – и хорошо, – развивал астафьевские мысли Филатов. – Но не говори, что мастер. Подмастерье. Даже подмастерье подмастерья… Как можно заноситься? Не могу же я, как девица, которая сидит в трусах и на всю страну по телевизору рассуждает: «Я в моем творчестве…»

Первая его большая книга «Сукины дети» увидела свет в 1993 году. Знакомые бизнесмены предложили: давай проведем презентацию. Для помпезного мероприятия они определили зал столичного Театра эстрады. Накануне торжественного вечера Леонид Алексеевич дергался, переживал: «Поскольку билеты были дороги, то, видимо, присутствовали небедные люди. Хотя я всячески протестовал, выступая за более демократические цены, но понимал: что им мои протесты? Они – авторы презентации, им нужно покрывать расходы, у них там и банкет, и телевидение!!! Я готовился к тому, что будет ужасный зал, соберутся денежные мешки – и кому я нужен?.. Да и зачем мне, собственно, они нужны?! Я очень переживал, как это все сопряжется: приходят люди, далекие от всего этого… и Сережа Юрский, Аркадий Арканов, Сашка Градский… Но, слава Богу, все как-то уженилось, все получилось достойно».

Перечеркивая душевные сомнения и природную рефлексию Филатова относительно собственной творческой состоятельности, чудесный питерский драматург и поэт Александр Володин, которого нежно и трогательно любил сам Леонид Алексеевич, написал в предисловии к сборнику филатовских стихов «Уважайте удачу»: «Перед нами большой, ни на кого не похожий Поэт. Читаешь его стихи… и кажется, что он уже все сказал и о себе, и о нас, читателях… Но оказывается – нет: вот еще о себе и еще о нас… Все, что он делает – и печальное, и мудрое, – на радость нам. И все же он не разный в своих дарованиях. Он – единое явление. Его поэзия создает образы душевной жизни людей, не похожих друг на друга, даже противостоящих друг другу. Это свойство истинного искусства. «Мир – это театр», – по слухам, говорил Шекспир. Читая стихи Леонида Филатова, каждый может сказать: мир – это и поэзия».

Это сказал Александр Володин, «седой старик, белоголовый птенчик», которому Филатов, в свою очередь, посвятил такие изумительные слова, что впору как эпитафию на надгробном камне высекай:

Господь простит.
Володин не простит…

Леонид Алексеевич очень страдал от так называемого интеллектуального, культурного вакуума. «Конечно, я проглатываю огромное количество книг и журналов, стараюсь быть в курсе всего, что необходимо прочитать. Но это все ненормально. Глупо читать Набокова как газету… Многие… в угаре борьбы за утверждение идеи и собственного «я» уже не могут найти времени, чтобы остановиться и оглядеться вокруг. Остановиться и понять, почувствовать, как люди живут, как растут деревья и цветы, ощутить неповторимость этого яркого солнечного дня. И я понимаю, что сам каждый день мимо этой «живой жизни» прохожу.

А ведь актер, как и всякий человек искусства, не может в творчестве исходить только из собственных душевных переживаний. Он должен поглощать, вбирать в себя жизнь во всем ее многообразии. Для художника это так же необходимо, как вода и воздух – чтобы жить, дышать, творить».

Филатов сетовал, что телевидение, а следом за ним и всемогущий Интернет вытесняют книгу из нашей жизни. Но, будучи человеком трезвомыслящим, отдавал себе отчет в том, что как бы мы ни тосковали, ни грустили о «теряющемся аромате типографской краски и хрусте, шелесте странички в новой желанной книжке… придется приспособиться к наиболее удобной на данный момент форме потребления информации. А ее становится очень много. Печально, что за этим объемом молодые уже забывают Ахматову, Мандельштама, Шукшина. Еще каких-то 30–40 лет назад что угодно можно было отдать за до дыр прочитанные их произведения, которые брали на ночь, чтобы рано утром отдать другому читателю. А сегодня на развалах они лежат, пожалуйста, бери сколько хочешь. Но уже всё меньше хотят. А думали-то, вот народ начитается…»

Кстати, как человек, упорно плывущий против течения, Филатов считал заблуждением, мифом русской интеллигенции легенду о том, что русский человек испытывает извечную, неистребимую тягу к книге. Он был уверен в том, что «если бы русский человек был склонен к книге, он не натворил бы столько глупостей в собственной жизни. Как-то Маяковскому сказали: «Пушкина читали массы, а вас не читает никто». На что он ответил: «Неправда. Пушкинская масса не умела читать». Пушкина читала, да и читает ничтожно маленькая часть…»