Самая настоящая любовь. Пьесы для больших и малых

АЛИНА. Мне не все равно. Вы ведете себя как мальчик. Просто смешно становится. И других в смешном виде выставляете. В двусмысленном положении. Я уже свыклась с мыслью, что вы уедете навсегда и никогда не узнаете, что я вас люблю. И вдруг здрасти – остаетесь опять. Знаете, я от этих перемен так запуталась, что даже уже не знаю, люблю ли я вас в самом-то деле. Я привыкла к мысли, что люблю вас, мысль – есть, а чувства, может, уже нет.

ГРАМОВ. Ясно. По-женски туманно, но абсолютно понятно! Мужчины, я думаю, выразятся конкретнее. Не правда ли, Грамко?

ГРАМКО. А зачем унижать меня?

ГРАМОВ. Чем я тебя унизил?

ГРАМКО. Ты всегда меня унижал. Помогал, конечно, но делал это с видом полного превосходства.

ГРАМОВ. Разве?

ГРАМКО. Вот и сейчас, ты ведь не просто сказал: мужчины! Ты ко мне при этом обратился, как бы подразумевая, что я-то как раз не мужчина!

Грамов хочет возразить.

Погоди, я еще не все сказал! Я очень рад, что ты не успел помочь мне. Хватит на кого-то надеяться. Я пойду ТУДА – сам. Надо будет убеждать – сумею! Просить – сумею. Надо будет какую-нибудь начальницу… тоже сумею! А ты – уезжай! Проваливай! Скатертью дорога!

ГРАМСКОЙ. Не могу не присоединиться. (Грамову.) Видишь ли, ввиду твоего отъезда я хотел простить тебе то хамство, которое ты допустил на днях по отношению ко мне. Но если ты остаешься, я простить никак не смогу. Я борюсь с собой, учу себя быть не злопамятным, но пойми, положение обязывает. Стоит мне одного вот так вот запросто простить, так другие сразу же подумают, что и им можно. И начнется бардак, хаос, революция и контрреволюция одновременно! Разве мало мы пережили гражданских войн, голода, репрессий и прочих бед? Поэтому, если ты останешься, я приму меры, чтобы наказать тебя примерным образом. Именно примерным, чтобы другие это поняли как пример.

ГРАМОВ. Спасибо. Спасибо всем. Действительно… Странный я человек. Объяснился всем в любви и думал, что осчастливил. И в голову мне не влез простейший вопрос: а меня-то любят ли эти люди? Я был уверен – любят. А оказывается…

МАТЬ (незаметно появившаяся). Да любят, любят, успокойся. Просто тебе их любить тяжело – и им тебя нелегко. Людям покоя хочется, а ты покоя не даешь, теребишь их то и дело.

ГРАМОВ. Мама, мама!.. И тебе нелегко? И тебе будет лучше, если я уеду?

МАТЬ. И лучше, и хуже. Лучше – потому что не знаю, что ты там и как ты там, не на глазах, буду думать, что все хорошо. Позвонишь, напишешь – так и вообще счастлива. Издали любить легче. А близко – то ты пропадаешь на целую неделю, то ходишь как в воду опущенный, то веселишься, будто буйный какой-то… Не знаю. Да нет, оставайся, что я говорю, оставайся, конечно!

Пауза.

ГРАМОВ. Мама, мама… Вот как выходит… А так выходит, что мне теперь и остаться нельзя, уехать нельзя. Повеситься и то нельзя – это тоже уезд, только очень далеко. Что же делать, мама, мама, мама?

МАТЬ. А ничего. Покушать еще есть, выпить тоже. Кушай да пей. Пейте и вы, ребятки. Пейте, пойте, спорьте. Поете вы, правда, плохо, а спорите хорошо. Все государство по полочкам разложите, как, чего и куда, весь зарубеж у вас в рядочек – кто, за кем и почему. Приятно послушать. О литературе, о кино, о театре то же самое – умно, красиво, заслушаешься!

ГРАМОВ. Все погибло! Нет литературы, кино и театра!

МАТЬ. Вот об этом и поспорьте. Сынок, что ты? Выпей, выпей. Ну, напьешься – не первый раз. Бог даст, с этим вот (на Грамовецкого) схватитесь потом, он на тебя так глаз и вострит, так и вострит… А женщины отношения выяснять будут, дай Бог, тоже сцепятся. Это ведь от любви все.

ИРИНА. Это оттого, что нам друг от друга деться некуда.

МАТЬ. А зачем деваться? (Грамову.) Отец твой умный человек был. Его тоже все тянуло куда-то по молодости: то хотел на остров Шпицберген в шахты, уголь добывать, то собирался воздушный шар построить оригинальной конструкции, а потом как-то сказал: надо только представить себе, что мы плывем на корабле, а суши нет. Вот и все. И успокоиться. Как сказал – сразу же успокоился. Прямо на глазах. Такой спокойный стал. Если бы врачи через год не залечили, жил бы спокойно и до сих пор.

ГРАМОВ. Что ты говоришь, мама, мама?! Есть другие корабли и суша есть! И проливы – и даже еще не открытые, неизвестные!

МАТЬ. Может, и есть. А чем они лучше? А суша – тот же корабль, только большой. Вы кушайте, кушайте, я еще принесу!

Уходит.

ИРИНА. Пожалейте мальчика. Скажите кто-нибудь, уезжать ему или нет. Как скажете, так он и сделает. Или поступит наоборот. По крайней мере, поможете ему сделать выбор. Сам он выбрать уже не в состоянии.

ГРАМОВ. Ты жестокая. Ты очень жестокая!

ИРИНА. Это тоже хороший способ – всех обличать. Но ты это уже пробовал. И обличал, и в любви признавался. Надо другое что-то придумать. Например: бросить монетку. К примеру, орел – уезжаешь, решка – остаешься.

ГРАМОВ. Ты гениальная женщина! Точно! Именно так! Вот монетка. Киньте кто-нибудь.

Пауза.

ИРИНА. Никто не хочет брать на себя ответственность. Ну, давай я.