«Самая сладкая ложь»

– При чем же здесь гипноз? Сейчас я дам тебе снотворное. Отдыхай и ни о чем не думай. У тебя есть на это право.

… Майор Толедано, сидевший у стола доктора Мейер, был мрачен. В таком состоянии Нурит не видела коллегу уже давно. Да и видела ли?

– Как ты себя чувствуешь? – спросил он Константина, который проснулся четверть часа назад, но до сих пор не поднимался из кресла.

– Какое это имеет значение? – пожал он плечами.

– Я ненадолго, хотел тебе кое-что сообщить. Во-первых, насчет снайпера. Он, как ты сам понимаешь, должен был стрелять не в Лию с Махметом, а в пассажиров другой машины.

– Что же, наш «крот» сам себя заказал?

Боаз неопределенно пожал плечами.

– Скорее всего, «крот» предпочел на этот раз не вмешиваться. Вероятно, его уже нет в стране. Для этого у него было время – целых сорок восемь часов. Он отдал документы – разумеется, совсем не те, которые следовало отдать – в руки другому человеку и отправил его на встречу. Человек этот не должен был туда доехать. Думаю, наш «крот» хотел вручить документы лично Мустафе, а с помощью снайпера устроить суматоху и добиться своей цели – отвлечь наше внимание от происходящего и дать господам из группировки «37» еще один шанс. Если бы человека с документами убили, то, конечно, никакой сделки не состоялось бы, и операция бы провалилась. Вот только «крот» просчитался. Потому что Мустафу Мухаммеда Хусейни сегодня утром нашли мертвым в его кабинете.

Константин посмотрел на него, не нарушая молчания. Боаз расценил это как приглашение продолжить монолог.

– Либо он совершил самоубийство, либо у него произошла остановка сердца. Во всяком случае, выглядел он так, будто просто заснул и не проснулся. Но это не самое плохое. Его сейф пуст. Все документы, связанные с «37», испарились.

– Где его семья?

– Первым делом мы проверили, не выезжали ли они из страны – похоже, что нет. Поиски займут время. – Боаз потрепал волосы ладонью. – Впервые за все время работы тут я не представляю, что делать. Куда бежать, за что хвататься, черт возьми? – Он развел руками. – Безвыходная ситуация…

Константин устало вздохнул.

– Если ты не возражаешь, я поеду домой, – сказал он. – Мне нужно отдохнуть.

Боаз поднялся.

– Если у меня будут какие-то новости, я навещу тебя.

– Думаю, майор, с новостями лучше повременить, – возразила доктор Мейер – А вот отдохнуть капитану нужно обязательно.

Глава 20
Когда Махмет сел на место пассажира и прикрыл дверь машины, Константин смотрел на похоронную процессию.

– Здравствуй, – сказал он тихо.

– Я знаю, что у вас не принято приветствовать других во время траура, – ответил Махмет. – Мне хочется уважать традиции.

– Традиции. Самая жалкая привязанность человека. – Константин оглядел его. – Как твоя рана?

Махмет продемонстрировал руку, сделав ею неполный круг.

– Даже не болит. Почти, – поправил он себя, после чего осторожно добавил: – А ваша?

Константин усмехнулся.

– И моя не болит. Почти. Юджин даже не поприветствовал вас с Лией?

Махмет удивленно посмотрел на него.

– Юджин? Не понимаю! При чем же здесь Юджин?

– Вариантов слишком мало, чтобы ошибаться.

– Но Юджин не мог этого сделать! Это ведь… – Он замолчал, подбирая нужное слово. – Это ведь подло – стрелять в спину! – Махмет тряхнул головой и вытянул спину. – Он должен за это ответить!

Константин успокаивающе положил руку ему на плечо.

– Мы решим этот вопрос позже.

– Мы обязательно должны его решить! – не успокаивался Махмет. – Вы знаете, что у нас делали с таким людьми? У нас…

– Знаю, – перебил его Константин. – Потом. Все будет потом.

Махмет теребил рукава куртки.

– Я бы мог перевязать ей рану, – сказал он. – Я пытался остановить кровь, но…

Константин передернул плечами.

– Замолчи, Махмет. Подожди меня здесь. Я сейчас вернусь.

Йосеф стоял без движения и смотрел на то, как друзья и родственники по очереди кладут на могилу камни. В руках он держал небольшой молитвенник, до сих пор открытый на странице с каддишем note 3

. Он удостоил взглядом подошедшего Константина и опустил глаза, изучая написанное.

– Бог – справедливый судья, – проговорил Константин негромко. – Мне всегда казалось, что в этой фразе есть что-то святотатственное.