Самая страшная книга 2019

– Сделаем по пути крюк, – велел Олег. Затем крепко прижал к себе рюкзак со всеми своими сокровищами и, закрыв глаз, откинулся на сиденье.

Стоя над булькающей кастрюлей, извергающей пар, Олег кипятил инструменты. Вернувшись домой, он нарочито громко хлопал дверями, шумел и кашлял, чтобы Маринка успела укрыться в своем убежище, но, видимо, она его и не покидала. Из-за закрытой двери пробивался электрический свет и доносилась привязчивая рекламная песенка.

Олег принял душ, обезболивающее, немного поел и почувствовал себя лучше.

Он вытряхнул из рюкзака свою добычу. Бережно обернув бумажным полотенцем банку с сувениром, сунул ее во внутренний карман куртки, остальное, сдернув скатерть, разложил на столе. Достал стремянку, слазал на антресоли. Прорывшись через нагромождение вещей (санки, лыжные ботинки, туристические рюкзаки, ласты, маска, какие-то черепки, обрывки обоев, шахматы), извлек небольшую коричневую коробку. Здесь хранились конспекты и инструменты, оставшиеся с недолгой ветеринарной практики. На последних курсах он не раз вызывался ассистировать на операциях.

Кровь, влажный блеск внутренностей не вызывали ни ужаса, ни омерзения, в отличие от шерсти, сладковато-удушливого густого жирного запаха животных выделений, страха, который безошибочно ощущался животными как запах смерти. Они притихали задолго до того, как игла впивалась в кожу, скулили, издавали низкие утробные звуки.

Олег рассматривал инструменты, заставляя себя вспоминать название и назначение каждого. Ампулы, таблетки, марля, вата, перекись, кабельные стяжки, зажимы, крючки, нитки, перчатки, пинцет, скотч, шприцы, спирт, салфетки, пеленки и прочие предметы ожидали его, как маленькая армия, готовая к игре в госпиталь.

Раньше Олег думал, что «Ютуб» годится только для бездумного пролистывания роликов в ожидании обеденного перерыва, конца рабочего дня или Маринки из душа, но оказалось, что там можно найти буквально все, включая подробный процесс энуклеации глазного яблока.

– Вот как это называется, – бормотал он, почти завороженно разглядывая копошения рук и инструментов в кровавой каше. Запись в диктофоне, получившаяся вполне удачно, обретала зримость, и Олег, поставив на повтор, смотрел ее до тех пор, пока не запомнил все действия точно, до доли минуты. Он изучал записи и разобрался почти со всеми ампулами и упаковками, кроме двух. Их он отложил в сторону, а все нужное он расположил на подносе, вскипятил воду.

Сложнее всего было представить, что это не Марина. Он никак не мог заменить ее в воображении ни на животное, ни на какого-то абстрактного человека, которому он – абстрактный врач – должен провести операцию.

Если что-то пойдет не так, она может умереть, здесь, на кровати, где когда-то был зачат Мишка. И думать об этом, как о чем-то абстрактном, было невозможно, потому что он знал эту женщину, и эта женщина была ему ближе любой другой, и нужно было вернуть этой женщине ребенка, потому что других у нее, вероятно, уже не будет. О последнем они узнали вскоре после родов, и в первое время Олег не мог взять в толк, почему Маринка так долго плакала. Сам он о большой семье не мечтал и отнесся к известию спокойно, но жена переживала его долго, и как-то совершенно случайно из ненароком подслушанного разговора с подругой он с удивлением услышал, как Маринка назвала себя бракованной, словно могла быть испорчена, как негодная техника.

– Ты бы поняла меня, – сказал он сам себе, прислушиваясь под дверью. Заставка из телешоу давно отыграла, было за полночь, но телевизор не умолкал, а полоска света из-под двери ярче обозначилась в темноте.

Ты бы поняла меня, если бы была в домике. Если бы видела розовый, живой язык, шевелящийся на неподвижном пластмассовом лице, как маленькое насекомое.

Олег повернул ручку, потянул дверь на себя и вдруг подумал, что, даже если жена не спит, то сделает вид, будто его нет, будто в комнате она одна. И Олег наверняка мог бы войти, мог бы сесть и даже лечь рядом, а она бы не шевельнулась, уставившись в телевизор и ничего там не видя.

Он вдруг разозлился, и злость придала ему сил. Дверь поддалась легко, Олег вошел. Марина лежала на неубранной кровати и, кажется, действительно непритворно спала. В комнате было душно, стоял затхлый запах нестираных вещей, пота, хотелось распахнуть окна и выбежать вон, но спящая женщина с некрасивым опухшим лицом, утопленным в подушке, в заношенном домашнем костюме с расплывшимся коричневым пятном на коленке не показалась ему чужой, на что Олег втайне надеялся.

Он подошел и, перед тем как начать, некоторое время разглядывал ее, но это было лишнее: с каждым мгновением, с каждым вздохом решимость слабела, и медлить было нельзя.