Самая страшная книга 2019

И словно в ответ на размышления его швырнуло о землю. Раз, другой, третий. Бориска поднялся, но чуть было не повалился от того, что под подошвой чувяка стала осыпаться вроде бы утоптанная почва. Ноги разъехались, заскользили вместе с ней…

Бориска взмахнул руками и тут же рухнул в громадную яму. О макушку забарабанили комья, щеку распорол невесть откуда взявшийся корешок.

В густом не то дыме, не то тумане стало невозможно дышать. Липкая взвесь забила ноздри, хлынула в рот. Затухавшим зрением Бориска уловил черные тени, которые сползались к нему.

Бориска попытался увернуться, но одна из теней приблизилась. Открыла желтые глаза с вертикальным зрачком. Дохнула смрадным холодом. Отросшие волосы на Борискиной голове встали дыбом – он даже почувствовал это шевеление. Тварь прильнула к его лицу, обдала едкой пеной. Торчавшие наружу зубы замаячили прямо напротив глаз. Багровая глубина пасти вспыхивала бледными огоньками.

Неужто он пропадет здесь? Вот так просто сдохнет в клыках чудища?

Но тварь почему-то не спешила расправиться с Бориской. В мире, где он вырос, человеку всегда дается миг покоя – на речном ли пороге, перед диким ли зверем, в метель ли, когда сбивает с ног и заносит снегом в считаные минуты. Жизнь и смерть зависают в страшном и коротком равновесии. Редко кто может воспользоваться этим мигом, мало кому удается уцелеть. Но все же случается…

Бориска рванулся, его кувыркнуло через голову. По животу будто край льдины скользнул. Бориска стал падать спиной, видя, как с когтистой лапы над ним разматывается что-то синевато-розовое, сочится багрецом. Его собственные кишки, что ли? Но как он может жить-дышать с выпотрошенным нутром?

И только тут полоснула дикая, гасящая сознание боль.

– Вот он, зверюга… – с ненавистью произнес чей-то голос. – Хватайте его, пока не утек. Тащите к реке, там ребяты надысь колесо приготовили.

Бориска лежал вниз лицом среди обломков досок и мусора во дворе. Он не сразу признал в человеке, плюющемся ужасными словами, деда Федора. Даже не шелохнулся, когда его перевернули тычками сапог под ребра. И когда схватили за ноги-руки и поволокли, тоже не дернулся. Не воспротивился, когда привязывали к щербатому занозистому колесу.

Хотелось ли ему жить? Да ничуть. Сейчас его, верно, сожгут, чтобы где-то там, в чернильной безбрежности июльского неба, Боженька заметил чад горящей плоти и пролил на землю благодать. Не об этом ли целый месяц твердил дед Федор, терпеливо глядя в вытаращенные от усердия Борискины глаза?

Его голова мотнулась – кто-то не сдержал ненависти к лесному выкормышу и ткнул кулаком в висок.

– А че это у него с кожей-то? – спросил один из мужиков.

Чьи-то руки разорвали ветхую рубашку.

– И здесь тоже, на груди…

– Пупырышки, ровно волосы повсюду прут, – откликнулся третий. – Слухайте, братцы, а человек ли он? Может, и вправду иччи, о котором старики говорили?

– Цыть, охальники! – прикрикнул дед Федор. – Не смейте поминать поганую ересь, шаманство это. Для чего мы здесь? Чтобы верой своей крепить православие, чтобы изничтожить мерзопакость языческую. Молитесь и делайте свое.

Кто-то нерешительно произнес:

– А что, мы его на самом деле… того… жечь будем? Попугали, и хватит. Отвечать потом…

– Перед Господом нашим потом ответишь, коли допустишь, чтобы языческая нечисть землю поганила! – выкрикнули из толпы вокруг Бориски.

– Да не менжуйся, он ж из этих, как их, неучтенных бродяг. Пришел – ушел, никому не доложился. Когда и куда – никто не знает, – успокоил чей-то голос, в котором явственно звучало нетерпение.

Едкий дымок от занявшегося прошлогоднего сена и веток заставил заслезиться глаза. Горло перехватило спазмом, а легкие чуть не разорвало от внутреннего огня, который просился наружу.

Бориска поперхнулся, ощущая в глотке словно бы тьму-тьмущую режущих стеклянных осколков. И выкашлял столб огненных искр. Увидел, как он, раздвигая ночную темень, взвился вверх.

С реки раздался знакомый рев.

Земля взбугрилась от чудовищных голов тварей, которые рвались из недр наружу.

Бориска даже глазом не повел. Он просто знал все, что происходит рядом. Пришли те, кто дал ему силу. Пришли вовсе не затем, чтобы он поблагодарил. Явились взять свое от нового иччи – дань головами тех людей, которые обрекли Бориску на сожжение. И он против воли подчинился.

Тело стало огромным и непослушным. Кожу словно пронзили раскаленными иглами – это рвалась наружу густая шерсть. Челюсти свело судорогой, десны хрупнули от прорезавшихся клыков. Хребет растянулся и выгнулся дугой.

Зверь даже не стал рвать державшие веревки, а просто переломил сухое дерево. Обломки колеса разлетелись в разные стороны. Медленно поднялся, взревел так, что лес отозвался громовым раскатом, и бросился на обидчиков.

Череп первого хрустнул под массивными когтями, как яичная скорлупа. Сграбастал второго, подмял под себя. Обломки костей порвали кожу несчастного.

Где же тот, самый главный среди бывших людишек, а сейчас – просто костей и мяса, еды для иччи?

Зверь обвел побоище горевшими ненавистью глазами.