— Нет, вы только подумайте, — обратился он через несколько минут к собравшимся. — Мы стоим вдвоем, свечи между нами. Моя тень — вот она. У него — ни намека.
Офицеры изумленно переглядывались, качали головами.
— Ну-ка, вот что, — сказал полковник, подумав. — Снимай-ка шинель да повесь ее вон на тот крючок у окна.
Назар повиновался. Полковник подошел к шинели, посветил на нее.
— Есть тень, — сообщил он. — Самая обыкновенная тень, ничего подозрительного. А теперь надевай обратно.
Назар повиновался.
— Нет тени! — В голосе полковника сквозил искренний, почти детский восторг перед необъяснимым. Даже в полумраке было видно, как дрожат его бакенбарды. — Ни малейшей! Ни капельки! Да что ж это делается, господа?!
Вернув подсвечник на место, он задумчиво постучал костяшками пальцев по краю стола, спросил как бы невзначай:
— В Бога веруешь?
— Так точно, ваше высокоблагородие! Верую во Единого Бога Отца, Вседержителя, Творца неба и земли, видимого всего и неви…
— Ну, будет! — мягко прервал его полковник. — Вот что… понимаю, солдат ты справный. И вины за тобой, похоже, никакой не водится. Но уже утром нам надо выступать, догонять французов, а из-за твоего… несчастья в полку началось брожение. Не о тех вещах люди беспокоиться начали. Им бы на врага земного нацелиться, а они о враге рода человеческого размышляют.
Он помолчал, неспешно поглаживая усы, потом откашлялся и выдал вердикт:
— Отправляйся-ка ты в отпуск, братец. Жалованье получишь и ступай себе с Богом. Родных проведай, выпей за победу русского оружия, а там, глядишь, приведет судьба к знающим людям — в монастырь или к старцу какому-нибудь. Понимаешь?
— Понимаю, ваше высокоблагородие!
— Ну и славно. Наведайся к аудитору и батальонному писарю, но постарайся успеть до рассвета. Во-первых, чтобы зря не пугать, а во-вторых, потом им станет не до тебя.
— Есть, ваше высокоблагородие!
— Ступай.
Так Назар впервые за добрую дюжину лет остался один. На рассвете полки двинулись на запад, а он поворотил на восток, в нетронутые войной земли, надеясь отыскать то, о чем говорил шеф. Родное село тоже ждало где-то там, но возвращаться домой было незачем — родители давно померли, братьев уже тоже, поди, в живых не осталось, а если и остались, то их в лицо не узнать — поэтому он просто брел куда глаза глядят, удивляясь неожиданной своей самостоятельности и постепенно привыкая к ней.
Пару ночей пришлось провести в лесу, на третью Назар вышел к заставе, где его сопроводительные бумаги едва не отправились в печку, и лишь к завершению четвертых суток наконец добрался до человеческого жилья — потрепанного постоялого двора на пересечении двух дорог.
Хозяин был навеселе. Увидав на пороге Назара — в форменной шинели, с кивером в руках и с вещмешком за плечами — бросился обниматься, усадил за лучший стол, напоил и накормил до отвала, не взяв за угощение ни копейки, а после уложил спать в пустом чулане, на тюфяке, набитом свежей соломой, — чтобы остальные постояльцы, ночующие в общей комнате, не мешали почивать доблестному герою, спасителю Отечества.
На следующий день выспавшегося Назара снова ждал тот же стол, полная тарелка гороховой каши с тушеной требухой и добрая бутылка вина. Хозяин, успевший заложить за воротник, уселся напротив и принялся расспрашивать о сражениях. Очень уж его интересовало, как француз бьется, страшится ли смерти и легко ли обращается в бегство.
Назар рассказывал щедро и размашисто, столь же лихо налегал на кашу, наливал чарку за чаркой, но не смотрел по сторонам и не чувствовал на себе недобрых взглядов, которых становилось все больше. Даже когда один из постояльцев, улучив момент, принялся шептать что-то хозяину на ухо, Назар не встревожился. Небо за окном было слишком синим, а вино в брюхе слишком крепким, чтобы переживать из-за пустяков.
Хозяин же, выслушав постояльца, взглянул на пол и поменялся в лице. Кустистые его брови поползли вверх, челюсть отвисла. Он вскочил, едва не опрокинув лавку, отступил на шаг и принялся истово креститься. Только тут Назар сообразил, на что именно уставился собеседник. Опустив глаза, увидал четкую тень от стола на серых досках пола и столь же четкую тень от столба, поддерживающего потолочные балки, у которого сидел, — а своей тени не увидал. Ни намека. Ни пятнышка.
— Не боись, — сказал Назар, утирая губы рукавом. — Ничего страшного. Лекарь божился, что это не заразно…
— Колдун! — воскликнул хозяин и с размаху хватил кулачищем по столу, так, что посуда полетела на пол. — А ну, прочь из моего дома!
— Постой, — попытался утихомирить его Назар и для убедительности перекрестился на иконы в красном углу. — Видишь? Я ж ничем не отличаюсь от тебя.
— Вон, паскуда! — Хозяин выхватил из-за голенища нож. — Не то порежу.
— Диавол, — сказал кто-то сбоку. — Сатанинский вымесок. Небось, из Морошья вылез? Совсем там оголодали?
— Да брось! — возразили с другой стороны. — В Морошье эдаких отродясь не бывало. Наверное, французы его на нашу землю притащили, с собой привезли, чтоб ворожил. А как обосрались и драпанули, так и бросили.