Старуха озорно, по-девчоночьи хихикнула, схватила солдата за руку и потащила за собой. Шла она на удивление быстро, бойко перескакивала через корни и кочки, огибала топкие места и ни на мгновение не останавливалась, чтобы перевести дух. Сгущающиеся сумерки ничуть не мешали ей находить путь через заросли. Какое-то время Назар поспевал за провожатой, затем замедлился, начал спотыкаться и в итоге сдался и попросил передышки.
— Неужто подустал, суженый? — насмешливо пропищала старуха. — Ничего. Мы почти дошли.
Но это «почти» растянулось еще на добрых полчаса, и, к тому времени как лес выпустил их из своих хвойных объятий, Назар совсем выбился из сил. Давно уже опустилась ночь, холодная, безлунная, и в этой ночи он с трудом различил перед собой деревню: черные треугольники крыш да тусклые огоньки лучин, тут и там горящие в окнах, затянутых бычьим пузырем. Больше ничего разглядеть было нельзя.
— Ты меня и дальше веди, — сказал Назар старухе. — Вон темень какая…
— Уж не волнуйся. Доведу, доставлю в полной сохранности.
Они миновали несколько бесформенных строений на окраине — их силуэты показались Назару странными, и он не смог определить, амбары это, овины или просто диковинные сараи, — и вышли на главную улицу. Озаренных лучинами окон было что-то уж очень мало. Не лаяли собаки, не доносились со дворов людские голоса. Назар хотел было спросить, отчего тут так тихо, но вовремя прикусил язык — деревню наверняка не раз и не два навещали захватчики. Кто знает, что за зверства они могли учинить над крестьянами. Во французском войске уже давно беда с провиантом — вот и ответ, куда подевались собаки. И хорошо, если только этим обошлось.
Однако смотреть по сторонам все равно было неприятно. Неосвещенные избы казались цельными каменными глыбами, надгробиями, выстроившимися в ряды, чтобы поприветствовать его, а свет в редком окне — лампадкой, какие зажигают на погостах в память о недавно преставившихся, или призрачным огнем, поднимающимся над могилой. Безмолвие вокруг было мертвым. Деревня была пустой.
Старуха свернула к одному из домов, выпустила руку Назара и постучала в калитку. Минуту спустя постучала еще раз. Никто не ответил. Ничто не шевельнулось за забором или в окнах.
— Послушай, хозяюшка, — пробормотал Назар, понимая уже, что не найдет здесь ночлега, — довольно в игры играть. Давай-ка я…
— Тихо! — одернула его старуха. Приложив ухо к калитке, она несколько мгновений напряженно прислушивалась, затем кивнула и открыла дверь. — Пойдем. Все почти готово.
Назар, шепотом выругавшись, миновал двор, поднялся по ступеням крыльца, обеими руками держась за замшелую бревенчатую стену. Споткнулся на пороге, но все же вошел в избу, в непроглядно-темные сени. Хоть глаз коли. Старуха снова взяла его за пальцы и провела по узкому коридору в горницу. Здесь над ушатом с водой горела лучина в ржавом светце. Огоньку едва хватало сил, чтобы отвоевать у мрака край большого стола с крынкой и парой деревянных ложек.
— Присядь, суженый, обожди, — тонко хихикнула хозяйка, усадив Назара на лавку у стола. — Я сейчас все соберу…
Она исчезла в темноте. Скрипнули половицы в сенях, а мгновением позже — ступени на крыльце. Назар остался один.
В избе было не топлено. В воздухе висел запах плесени и прелого дерева. Солдат покрутил в пальцах одну из ложек — та оказалась склизкой от влаги. Взял крынку, поднес к лицу — в нос ударила вонь застарелой, почти истлевшей уже тухлятины.
— Попал, браток, — проворчал Назар себе под нос. — Эк тебя угораздило: к оглашенной бабке в гости напросился. Думал, и вправду пирогами попотчует? Сам-то, выходит, не умнее ее.
Он поднялся, осторожно вытащил лучину. Еле живой свет заскользил по сырым стенам. В комнате точно давным-давно никто не жил. В одном углу было свалено в кучу слипшееся, поросшее бледными грибами тряпье, в другом мирно догнивали останки двух или трех лавок, порубленных на мелкие части. Осторожно ступая, Назар приблизился к печи. Надеялся отыскать еще щепы или, может, сухих поленьев — но, едва отодвинув заслонку, отпрянул. Чуть не выронил лучину. Чуть не вскрикнул.
В печи среди глиняных черепков и палых листьев лежала человеческая челюсть. Почти со всеми зубами. Тщательно, но не слишком аккуратно выскобленная. Когда ступор прошел, Назар рассмотрел челюсть в упор и без труда различил на кости следы от ножа.
— Вот тебе и раз, — прошептал он, возвращая заслонку на место. — Вот тебе и бабусечка.
Морошье, да? Так, кажется, она сказала? На постоялом дворе кто-то принял его за выходца из Морошья. Видно, неспроста. Нужно убираться из этого выморочного места. Бежать со всех ног! Назар глянул в окно, но, разумеется, не высмотрел ничего, кроме кромешной тьмы. Среди остатков изрубленных лавок он выбрал обломок подлиннее да покрепче, взвесил в ладони — не бог весть какая дубинка, но против ветхой старухи сгодится.