Самая страшная книга 2022

Назар осторожно направился к выходу, держа лучину в вытянутой руке. Он почти преодолел узкие сени, когда заметил впереди человеческую тень на полу. Резко поднял лучину, замахнулся дубинкой, однако бить было некого — коридор оказался пуст. Он опустил лучину и снова увидал тень, густую, непроницаемую, увидал, как скользит она по освещенным доскам к нему, плавно перетекая из одного положения в другое, будто огромная змея, будто сом, по дну подбирающийся к добыче. Назар отступил на шаг, рубанул дубинкой перед собой, но рассек лишь воздух. А в следующий миг тень дотянулась до него.

Семь с половиной лет тому назад, в Персии, в грудь Назару угодила пуля. Сейчас было похоже, только без боли. Все силы в одно мгновение покинули тело. Ноги словно бы вообще исчезли, оставив после себя лишь сохраняющие форму пустые панталоны, на которых не удержался бы и самый ловкий скоморох. Дубинка в руке налилась невыносимой тяжестью, выскользнула из пальцев. Перед глазами вспыхнули яркие цветные круги, похожие на крылья бабочки, сердце в груди застучало натужно, с перебоями. Стены сеней качнулись из стороны в сторону, лучина погасла, и Назар рухнул вниз, во мрак.

Он не лишился сознания, просто вместе с силой из тела исчезли и желания, и мысли. И даже страх, столь сильный всего минутой ранее, теперь превратился в жалкого червячка, лениво копошащегося в животе.

Спустя время кто-то появился над ним в темноте, хрипло и насмешливо дыша. Его подхватили под мышки и поволокли прочь, сначала по доскам, потом по сырой траве, потом по холодной грязи.

— Что, суженый? — прозвучал с высоты знакомый писклявый голос. — Повидался с тятькой? Ты ему глянулся, красавец.

Наверное, да, хотел сказать Назар. Наверное, глянулся. Только не надо тащить меня по траве и грязи, не надо трогать, не надо касаться. Положи, оставь здесь, в ледяной тишине. Позволь, я утону в ней и стану слушать, как под корнями деревьев подползает к нам зима.

Но он не мог вымолвить ни звука.

Его приволокли в большое темное место, полное шорохов и скрипов, пахнущее хлевом. Его бросили на кучу соломы, густо чавкнувшую под телом. Голоса закружились над ним, забирая слова — имя матери, имя нерожденного сына, его собственное имя, — и вскоре у него не осталось ничего, кроме ледяной тишины. И он утонул в ней. И слушал, слушал, как приближается зима.

Очухался Назар от холода. Голова раскалывалась. Конечности закоченели так, что, казалось, их больше нет. Проморгавшись, он поднял голову, перевернулся на бок и осмотрелся. Ноги остались на положенном месте, но сапоги исчезли вместе с обмотками. Босые ступни выглядели в полумраке ослепительно-белыми. Руки стягивала за спиной толстая пеньковая веревка, другой конец которой крепился к поперечной перекладине на стене.

Похоже, это и вправду был хлев. Когда-то давно. Сейчас здесь, на прокисшей соломе, держали людей. Не считая новоприбывшего — троих: все изможденные, грязные, связанные. Ближайший к Назару пленник был одет во французский синий мундир. Темные с проседью волосы его падали на лоб сальными прядями, бледное лицо заросло щетиной. Он наблюдал за Назаром из-под полуприкрытых век. С другой стороны сидел, сгорбившись, тощий крестьянин с длинной спутанной бородой. Этот никуда не смотрел, только покачивал головой, будто бы соглашаясь с одному ему слышным разговором. У дальней стены лежал недвижно еще один человек, но он зарылся в солому, так что видно было лишь ногу в холщовой штанине и часть спины.

Судя по бледным солнечным лучам, с трудом сочащимся внутрь сквозь щели в перекошенной двери, снаружи наступило утро. Собравшись с силами, Назар разлепил сухие губы и спросил:

— Эй, православные… есть кто живой?

После долгого молчания крестьянин ответил:

— Пока есть.

— Не выбраться?

Бородач перестал качать головой, повернулся к нему, словно пытаясь понять, шутит солдат или нет:

— Тебя же поцеловала тень, мил человек?

Назар стиснул зубы, вспомнив мягкие, текучие движения черной фигуры на полу и ее страшное прикосновение.

— Да, — глухо сказал он.

— Ну и куда ты выберешься? Версту не пройдешь — свалишься. После такого поцелуя надо дня три-четыре отлеживаться, сил набираться, а то и всю седмицу.

Назар только хмыкнул в ответ. Он и вправду был очень слаб, как после тяжелой болезни или затянувшейся попойки. В ушах звенело, мысли еле ворочались, при каждом движении голова начинала кружиться, а к горлу подступала тошнота.

— Не сбежишь, — продолжал крестьянин. — В лесу не спрячешься, найдет Лукерья. А если не успеет, то ночью они сами дотянутся. Они быстрые…

— Лукерья?

— Да ведьма-то, которая тебя сюда приволокла. Днем она в деревне хозяйка.

— Больше никого нет?

— А больше никого и не надо. Эта старая карга одолеет нас с тобой, вместе взятых. Она… хорошо ест.

— Выходит, Лукерья командует тенями?

Крестьянин фыркнул, затряс свалявшимися волосами: